— Одну я тебя не пущу! — уперся Леша. — Я согласен, риск нового убийства невелик, но он есть. И потом, почему ты думаешь, что Татьяна изыщет предлог не ходить с нами, если у нее возникнут подозрения? Ведь тогда мы можем рассказать о своей догадке Славкам. По твоим же собственным словам, она должна бояться этого хуже смерти.
— Она рискнет. Ведь посвятив Славок в свои измышления, мы ничего не выиграем. Татьяна проиграет — да; но если она решит отмалчиваться, сомнения у нас все равно останутся. И она это понимает. Понадеявшись на то, что среди нас нет людей, способных сделать человеку гадость просто так, без всякой пользы для себя и других, Татьяна попросту начнет избегать всякой возможности остаться с нами наедине. Это совсем нетрудно. Ведь не сегодня-завтра они уедут, а в Москве мы со Славками и до этой истории почти не пересекались. Леша, прошу тебя, не упрямься. Если мы сейчас Татьяну упустим, нам всю жизнь придется мучиться сомнениями.
Мольба в моем голосе тронула Лешу, и он заколебался.
— Давай так, — предложил он, подумав. — Я пойду с тобой и посижу где-нибудь в укромном месте. Когда вы с Татьяной пройдете, я пропущу вас подальше — метров на триста — и пойду следом. Но вы должны быть у меня на виду.
— Но она может тебя заметить! Там, у пансионата, — еще ладно, там полно народу, а здесь, за мысом, — никого. Разве что нудисты. Ты ведь откажешься изображать нудиста?
— Еще чего! Конечно откажусь.
— Ну вот видишь…
— Ничего я не вижу! Или ты соглашаешься на мое предложение, или я пойду с вами рядом.
Поняв, что большего мне не добиться, я тяжело вздохнула и уступила.
— Ладно, иди уж следом. Только постарайся на глаза не попадаться. Не топай, как слон, и не сворачивай на своем пути скалы.
Перед дверью триста седьмого номера я простояла минуты три. Все никак не могла собраться с духом. Теперь я и сама ни на грош не верила в свои актерские способности. Но отступать было некуда. «В конце концов, почему я должна вести себя непринужденно? — мысленно подбадривала я себя. — Я волнуюсь за Генриха, а кроме того, оскорблена подозрениями, высказанными вчера Славками в мой адрес. Правда, меня при этом не было, но ребята могли мне все передать. В таких обстоятельствах скованность и нервозность естественны». И, подавив желание удрать, я храбро постучала в дверь.
— Да? — произнесли одновременно два голоса — мужской и женский. Испытав острое разочарование (в глубине души я надеялась застать Татьяну одну), я толкнула дверь.
Они сидели за столом и пили чай — Славка ко мне боком, Татьяна — спиной. Когда я вошла, и он, и она повернулись лицом к двери. При виде меня в глазах Славки мелькнуло удивление и настороженность; Татьяна же восприняла мое появление совершенно спокойно — только посмотрела вопросительно. «Если судить по их физиономиям, то убийца скорее Славка, чем Татьяна, — подумала я. — Хотя, если он считает убийцей меня, отсутствие признаков бурной радости на его лице вполне понятно».