Той же глухой ночью мы прилепили статью к факультетской стенгазете возле деканата и отправились спать счастливые и довольные собой. Реакцию наша милая шутка вызвала чудовищную. В последующие дни добрая половина курса слушала лекции и сдавала экзамены на Лубянке. Хотя со всех брали подписку о неразглашении, слухи, разумеется, циркулировали. Не знаю, по какому принципу гэбэшники отбирали подозреваемых, но мы с Прошкой угодили в их число. Причем забрали нас на следующий же день, когда никаких слухов еще не возникло, и мы были совершенно не готовы к такому повороту событий. Прошку увезли с занятий на военной кафедре, а меня — со службы, то бишь из дворницкой каморки. Добавьте к этому, что я не имела ни малейшего понятия о Прошкиной судьбе, равно как и он о моей.
Все дальнейшее я воспринимаю исключительно как чудо Господне. Во-первых, никто из нас не раскололся. Во-вторых, мы оба ожесточенно твердили, что ночь накануне провели у меня дома с Лешей, Генрихом и Марком. Якобы мы вчетвером играли в преферанс, а Прошка пек торт, проигранный им на спор. Мы оба дали абсолютно совпадающие показания: кто где сидел, кто выиграл, кто проиграл, кто во что был одет. Но на этом чудеса не кончились. Привезенные порознь на Лубянку Леша, Генрих и Марк повторили наши показания почти дословно.
Конечно, нужно признать, что вдохновенно описанные нами события действительно имели место, но за сутки до роковой ночи. Естественно, наши друзья сообразили, что вопросы задаются им неспроста и что в беду угодили именно мы с Прошкой, поскольку прошлой ночью по непонятным причинам отсутствовали. Но все это, вместе взятое, объясняет только половину чуда. А как объяснить, что все мы, напуганные до чертиков, не сговариваясь, описали одну и ту же ночь? Как объяснить, что ни разу в жизни не солгавший Леша врал как по писаному и врал настолько убедительно, что сумел обмануть тертых кагэбэшников? Как объяснить, что всегда терявшегося от грубости и хамства Генриха ни разу не удалось сбить с толку?
Я так подробно остановилась на этом происшествии, потому что оно лучше других показывает, насколько мы к тому времени спелись. Мы стали напоминать дружное, хотя и невероятно склочное семейство. Признаться, только благодаря всегдашней Лешиной невозмутимости и миролюбию Генриха нам до сих пор удавалось не разругаться вдрызг.
На четвертом курсе Генрих познакомился с Машенькой, студенткой-первокурсницей биофака, и отчаянно влюбился. И был совершенно прав, поскольку Машенька оказалась настоящим чудом. За внешностью тоненькой высокой большеглазой красавицы скрывался светлый ум и золотой характер.