Представляю, как смешон я в роли стоящего на "атасе", ведь я уверен, никто из моих сверстников-друзей не влип бы в такую историю и немыслим в моей теперешней роли. Любой из них недоуменно пожал бы плечами, узнай он о моих приключениях. Но никто не узнает - и это успокаивает меня. Будем считать, что происходящее сеть лишь факт моей личной жизни, до которой никому нет дела, как мне нет дела до личной жизни моих друзей.
Личная жизнь - это нечто такое, где мы менее всего последовательны или, точнее, где мы более всего противоречивы, ведь воистину исповедовать идеи и следовать им достойно много легче, чем достойно вести личную жизнь, то есть идейным быть легче, чем нравственным, потому и объявляем мы личную жизнь неприкосновенной, дабы не попортить анкету своего общественного служения.
Итак, я, доживший до седин, стою на "атасе", то есть участвую в экспроприации экспроприаторов, то есть в краже, и вижу в том положительный смысл и, следовательно, оправдываю...
Опять за спиной в доме какие-то шумы, а глаза мои слезятся от напряжения. Контуры калитки то исчезают, то расплываются, то вдруг видятся какие-то фигуры... Я решаюсь взглянуть на зеленые стрелочки моих часов, и в этот момент кто-то хватает меня сзади так, что руки мои оказываются словно впечатаны в тело канатами...
"Господи! Просмотрел!"
Отчаяние и стыд парализуют меня сильней, чем та воистину мертвая хватка, в которой оказался, но свободны губы, и я возношу секундную молитву, чтобы они не подвели меня, и они не подводят - свист получается, как он получался в детстве, резкий, звонкий, короткий, как выстрел.
"Ах ты, сука!" - слышу я над ухом и тут же глохну от удара, видимо, наотмашь. Чувствую на скуле кровь, но не от силы удара, иначе я бы выключился, скорее, кожа просто расцарапана ногтем... Этот некто, что подловил меня, по-прежнему сзади. Теперь он перехватил ворот рубахи, запрокидывает меня на спину и душит воротом. Правая рука свободна, и я оттягиваю его, как могу, рву пуговицы. Он тащит меня к дому, и если дотащит, то это полный провал по моей вине. Как он мог проскользнуть незамеченным, как сумел оказаться у меня за спиной, я же не отрывал глаз от калитки? Может быть, он не один здесь?
Инстинкт подсказывает - я расслабляюсь, я волокусь мешком, торопливо переставляя ноги, чтобы не повиснуть, тогда он удушит меня. Расслабляюсь и как бы закручиваюсь влево. По его дыханию и шипению определяю рост. Чуть выше меня. Но крепок! Какой-нибудь отставной спортсмен... До предела закручиваюсь влево, рискуя потерять сознание от удушья, зато у правой руки неограниченная возможность. Неограниченная, но всего одна, и, если я не воспользуюсь ею, другого шанса у меня не будет. Слева направо всем размахом я бью вытянутой ладонью по тому месту, где должно быть горло. Промахиваюсь, удар приходится по губам, но я все вложил в этот удар, и короткий шок, что и требовалось, освобождает меня от хватки сзади. Теперь уже левой рукой кулаком бью в горло, место уязвимое равно для хлюпиков и богатырей. Я его вижу. Рыча и хрипя, он заваливается в кусты, этакий квадратный битюг, кусты трещат под ним. Или подо мной, потому что бегу напропалую к калитке. По кадыку я не попал, а от удара в шею этот кабан оправится скоро. От калитки бегу не более ста метров. Ноги отказывают, икры кричат от боли. Прогибаясь в коленях, еще пытаюсь продолжить бег, но как раз конец переулка, где-то, наверное, кончились танцы, по улице идет молодежь, и я скоро мешаюсь в толпе, на перекрестке сворачиваю в сторону санатория и уже совсем спокойно иду по аллее, восстанавливая дыхание и рассудок. Отведенное на операцию время истекло, и, если тот провалялся в кустах хотя бы пять минут, все закончилось успешно, это главное, что меня тревожит, ведь как-никак я бежал с места действия, хотя это и было предусмотрено планом... Но план я провалил. Я просмотрел его возвращение, даже если он вернулся не через калитку...