В огороде он с трудом нашел то, что осталось в зарослях сорняка. Пять красных перцев, зеленая трубочка кабачка — сильно изгрызенная кроликами, немного широких стручков белой фасоли, две пригоршни дикого розмарина и одна — тмина, и, конечно, чеснок — его единственная удача. Можно все это кинуть в горшок, добавить ячменя — и получится суп. Если ей не захочется, то уж он-то его съест. А еще разотрет оливки и каперсы и намажет на хлеб. На обратном пути он подобрал несколько сосновых шишек и по дороге обгладывал их, кидая с обрыва шелуху.
Поставив вариться суп, он снова заглянул к ней. Она была беспокойной и раздражительной — то говорила разумно, то несла чепуху, соглашалась выпить глоток воды и отказывалась от следующего. Ее лоб и руки были горячи, как огонь. Он мог бы подумать, что наступает кризис, если бы все предшествующие дни не были пределом лихорадочного состояния убийственной слабости.
Он сделал все, что мог, и даже обтер ее отваром душистой руты и розмарина, который готовил ежедневно с тех самых пор, как в один из редких моментов просветления она ему самому велела растираться таким отваром, чтобы не заразиться. Она, казалось, неплохо разбиралась в вопросах врачевания, и, когда ему удавалось получить от нее какие-нибудь новые указания, он с готовностью их исполнял. Потом он оставил ее на полчаса, как делал каждый день, чтобы осторожно спуститься в каньон и, собрав все свое мужество, искупаться в ледяной реке, сбегающей с гор.
Чтобы укрепить свои силы, как она сказала, — и видит Бог, требовалась большая твердость характера, чтобы, раздевшись, войти в реку и вылить ведро студеной воды себе на голову. Его никогда не обвиняли в трусости, но эта простая на первый взгляд процедура была на грани того, что он мог вынести.
Но все же он ее проделывал. Главным образом потому, что ему совсем не хотелось умереть так, как умирала она.
Солнце осветило стены каньона к тому времени, как он заново завязал косичку и, дрожа от холода, натянул на себя рубашку и жилет. Он прошел вниз по течению реки, то и дело посвистывая, подзывая Немо. Он внимательно искал хоть какие-нибудь следы, все еще цепляясь за слабую надежду, что волк где-нибудь прячется, не вынося присутствия женщины в доме. Он не увидел ничего, что могло бы его успокоить. В конце концов, он поднялся по каньону по другой тропинке и вышел на дорогу, ведущую от деревни. Он внимательно смотрел под ноги в поисках свежих следов.
След, который он нашел, принадлежал не волку. На известковом карнизе над дорогой видны были царапины, словно кто-то взбирался на него. Следы привели его к небольшой расщелине, скрытой кустом можжевельника. В тени лежала плохо замаскированная дорожная сумка. Он вытянул ее, перевернул и расстегнул пряжки, обыскивая добычу с умением даваемым только опытом, и не испытывая никаких угрызений совести.