Или тарелку спагетти с котлетами, а к ним — итальянские булочки и груши в масле. И молоко. Целый кувшин молока. И к черту все эти тюбики и фляжки.
Молоко, твердая пища и место, где можно сесть и нормально поесть. Разве это не здорово?
Впереди, под раскидистым вязом, как раз завтракало семейство из пяти человек — отец, мать, сын с дочкой и седая бабушка Они прихлебывали горячий какао и жизнерадостно махали идущим.
— Твари, — прошептал Гэррети.
— Что? — спросил его Макфрис.
— Я говорю, хорошо бы присесть и съесть чего-нибудь. Погляди на этих свиней.
— Ты бы с удовольствием к ним присоединился, — Макфрис помахал и заулыбался, большую часть улыбки адресуя бабушке, которая улыбалась в ответ, поглощая нечто, напоминающее сэндвич с яйцом.
— Конечно. Сидел бы и жрал, как самая голодная хрюшка.
— Отврати от себя греховные помыслы, сын мой, — пропел Макфрис, имитируя преподобного У.С.Филдса.
— Иди к черту. Ты просто не хочешь этого признать. Они ведь просто животные. Они хотят увидеть чьи-нибудь мозги на дороге, потому и притащились сюда.
— Не в этом дело, — спокойно возразил Макфрис. — Ты же говорил, что сам в детстве ходил смотреть на ДЛИННЫЙ ПУТЬ —?
— Да, но я тогда не понимал…
— Зато теперь понял, — Макфрис коротко, неприятно рассмеялся. — Конечно, животные. Думаешь, ты первый до этого додумался? Ты иногда мне кажешься ужасно наивным. Французские лорды обожали трахаться после того, как смотрели на казни. Обычное увеселение, Гэррети. Ничего нового, он опять рассмеялся. Гэррети зачарованно смотрел на него.
— Давай, Макфрис, — послышался чей-то голос. — Ты на втором дыхании.
Посмотрим, придет ли третье.
Гэррети не нужно было оборачиваться, чтобы узнать голос Стеббинса.
Стеббинс, всезнающий Будда. Ноги автоматически несли его вперед, но он их почти не чувствовал, будто они были налиты гноем.
— Смерть разжигает аппетит, — сказал Макфрис. — Помните Гриббла и тех двух девок? Им было интересно трахнуться с мертвецом. Что-то Совсем Новое.
Не знаю, почуял ли это Гриббл, но они-то уж точно почуяли. И то же со всеми, неважно, жрут ли, пьют или валяются на траве. Они острее чувствуют все это оттого, что смотрят в это время на мертвецов. Но это тоже не главное, Гэррети. Главное — что это не они. Не их бросают львам. Не они ковыляют по дороге, надеясь, что с них снимут предупреждение. Ты болван, Гэррети. Ты и я, и Стеббинс, и Пирсон, и Баркович — все мы. И Скрамм болван, хотя он думает, будто что-то понимает. Они животные, правильно. Но почему ты думаешь, что мы — люди?
Он замолчал, переводя дыхание.