— Какое там спаривание? Или ты говоришь мне, что эти чертовы кактусы не могут отличить горную кошку от добычи, которую они могут поймать и съесть? Кто-то прошел по этой дороге, уж поверь мне. И недавно.
Страшная мысль мелькнула в голове Джейка: а если пол в «Догане» пыльный? Он-то таращился на приборные панели и мониторы. Впрочем, если он и Ыш оставили следы, эти двое их уже заметили. И могли притворяться, что ведут разговор о кактусах, а на самом деле подкрадывались к двери казармы.
Джейк вытащил «ругер» из кобуры, держа в правой руке, положил большой палец на рычажок предохранителя.
— Нечистая совесть превращает нас всех в трусов, — голос Энди оставался таким же самодовольным. — Это мое вольное изложение…
— Заткнись, мешок с болтами, — рявкнул Слайтман. — Я… — и тут же вскрикнул от боли. Джейк почувствовал, как напрягся Ыш. Тихонько зарычал. Джейк сдавил ему пасть.
— Отпусти! — крикнул Слайтман. — Отпусти меня!
— Разумеется, сэй Слайтман, — сочувственно ответил Энди. — Я только нажал на маленький нерв в твоем локте, знаешь ли. Боль скоро уйдет, потому что приложенная сила не превышала двадцати фунтов на квадратный фут.
— Зачем ты это сделал? — в голосе Слайтмана слышалась обида. — Разве я не выполняю все твои требования, и даже больше? Разве я не рискую жизнью ради своего мальчика?
— Не говоря уже о некоторых радостях жизни, — промурлыкал Энди. — Очках… музыкальной машине, которую ты прячешь на дне седельной сумки… и, разумеется…
— Ты знаешь, почему я это делаю, и что будет со мной, если меня выведут на чистую воду, — ответил Слайтман. Жалобные завывания исчезли из его голоса, в нем слышалось достоинство и усталость. Джейку такая перемена не понравилась. Если уж он выберется отсюда и раскроет предателя, ему хотелось раскрыть злодея. — Да, что-то мне перепало, это правда, и я говорю, спасибо тебе. Очки, чтобы я мог лучше разглядеть людей, с которыми прожил всю жизнь, а теперь предаю. Музыкальная машина, чтобы я не слышал голоса совести, о которой ты так походя упомянул, и мог спать по ночам. А потом ты щипаешь меня за локоть, после чего я чувствую, как мои глаза просто вываливаются из орбит.
— Я позволяю это другим, — голос Энди тоже изменился. Напомнил Джейку о Блейне. Что бы произошло, услышь такой голос Тиан Джеффордс? Воун Эйзенхарт? Оуверхолсер? Остальные жители Кальи? — Они постоянно сыпят мне на голову горячие угли, а я не протестую, не даю им отпора. «Иди сюда, Энди. Иди туда, Энди. Прекрати это глупое пение, Энди. Заткни пасть, Энди. Не говори нам о будущем, потому что мне не хотим о нем слышать». Вот я и не говорю ни о чем, за исключением Волков, потому что вот тут они меня слушают и становятся грустными. Поэтому и говорю. Для меня каждая их слеза — золотой самородок. «Ты — всего лишь глупая жестянка, набирая проводами и поблескивающая лампочками, — говорят они. — Скажи нам, какая будет погода, спой колыбельную нашему малышу, а потом проваливай». И я им это позволяю. Я же глупый Энди, игрушка каждого ребенка и всегда мишень для крепкого словца. Но от тебя я такого не потерплю, сэй. Ты собираешься и дальше жить в Калье, как минимум, еще несколько лет, после того, как уйдут Волки, не так ли?