— Что ты делаешь? — удивилась Эмилин. Уайтхоук на ее коленях с трудом дышал. Николас взглянул на Питера.
— Он все время возил с собой лекарство. Посмотри в седле. — Кивнув, Питер побежал обследовать седельные сумки. — Моя мать знала, чем это лечить, — объяснил Николае. — И сейчас ему постоянно готовят настой по ее рецепту.
Кожа Уайтхоука приобрела каменный оттенок. Он сложил губы, беззвучно произнося какое-то слово.
Эмилин нагнулась.
— Священника, — произнесла она.
Николас сунул руку в карман куртки и достал маленький молитвенник, спасенный Эмилин. Он протянул книгу Уайтхоуку.
Схватив ее, граф закашлялся, и в груди его поднялось немыслимое клокотанье.
— О господи! — не выдержала Эмилин. — Неужели ничем нельзя ему помочь?
— Сейчас, — коротко ответил Николас, схватив маленький кувшинчик, переданный Питером. Сорвав восковую пробку, он поднес кувшин к губам Уайтхоука. Старик глотнул, кашлянул, глотнул снова.
Слезы наполнили глаза Эмилин: настолько больно было видеть человека, еще полного сил и огня, в таком жалком состоянии. Он мог умереть в любую секунду.
— Милорд, — проговорила она, — милорд, вы должны узнать кое-что.
— Что? — нетерпеливо вмешался Николас
— Леди Бланш умерла вовсе не от голода. Я нашла письмо, милорд, в башне. Она принимала лекарство от сердца. Леди Бланш собиралась просить у вас мира на следующее утро, милорд. Но нечаянно приняла слишком большую дозу настоя. Или же наоборот, не успела его принять, и сердце ее остановилось.
Эмилин схватила руку Уайтхоука в свою.
— Она не собиралась умирать, милорд. И вовсе не вы убили ее. У нее было очень слабое сердце, и она это знала. Но она хотела жить как можно дольше.
— Если это правда, сэр, то на вас не лежит грех ее убийства, — тихо проговорил Николас.
Уайтхоук с трудом вдохнул и мрачно взглянул на Николаса.
Эмилин наклонилась к нему.
— Милорд, — прошептала она, — леди пишет также, что у вас есть сын. Он мужественный и целеустремленный человек. Хороший человек, милорд.
Она подняла глаза на Николаса. Его взор был исполнен сочувствия и понимания. Он смотрел на отца, и на щеках его, как всегда в минуты глубокого волнения, появились красные пятна.
Уайтхоук снова закашлялся, однако клокотанье в его груди стало заметно тише. Прижав молитвенник к груди, он открыл было рот, глядя в глаза сыну, но потом снова упрямо закрыл его.
— Я часто поступал, поддаваясь гневу, милорд. Да и нередко забывал о чести. Я прошу у вас прощения.
— Мой характер, — прошептал Уайтхоук. — У тебя мой характер.
Дрожащими пальцами Эмилин убрала волосы со лба графа. Завывание в его груди стихало. Граф дышал.