Хоть он и сильно сердился.
— И был прав. Ну какой же ирландец будет пить кислятину, когда есть настоящий эль!
— За то, что в нашей жизни настоящее! — предложил тост Томас.
Роуз весело подняла бокал и выпила рубиновую жидкость. Приятное тепло и легкость разлились по ее телу.
— Пора отдать должное искусству Анабеллы, — сказал Томас.
Роуз не могла привести ни одного аргумента против, тем более что и не хотела.
Они ужинали при свете двух свечей, рассказывая забавные истории, перебрасываясь шутками. Роуз было так же легко и свободно рядом с Томасом, как и рядом с бабушкой — единственным по-настоящему близким ей человеком.
Ужин подошел к концу. Томас предложил перебраться в библиотеку.
— Тебе там точно понравится, — пообещал он Роуз загадочным тоном.
Томасу так хотелось быть просто мужчиной, который привел просто женщину в этот замечательный дом, нет, не просто женщину, а свою женщину, единственную. А еще лучше если бы у него был свой дом, куда бы она вошла хозяйкой, а не гостьей… Но все это пустые мечты.
— Вот это да! — воскликнула Роуз.
Библиотека была не только полна книг, но и всяких забавных вещиц. С каждой из них была связана какая-то история. Забавная или грустная, но всегда интересная. Томас даже в шутку предложил Хохе написать книгу, где были бы собраны истории этих вещиц, но, кажется, его ирландский друг воспринял эту идею всерьез.
— Я не знаю всех историй про эти вещицы, но некоторые могу тебе рассказать. А расположимся мы вот на этой шкуре медведя.
— Это настоящая шкура? — с удивлением спросила Роуз.
— Вполне, — заверил Томас, ставя на шкуру, лежащую возле камина, бутылку и два бокала.
Роуз опустилась рядом с ним.
— Твой друг охотник?
— Можно сказать и так.
Томас улыбнулся. Он и сам был охотником, и сейчас заманивал в свои сети птичку, которой удалось вылететь из силков его кузена. Так что он знал норов этой пташки и был очень осторожен.
— Давай выпьем за нас. За то, что мы с тобой встретились, чем бы это ни закончилось, — предложил он.
— Давай! — согласилась Роуз. — Но только почему ты говоришь с такой грустью?
— Потому что я не верю в будущее.
— Тогда во что же ты веришь?
— В то, что долг превыше всего.
— Даже любви? — тихо спросила Роуз.
— А разве любовь это не долг по отношению к тому, кого ты любишь?
— Тебе очень тяжело жить, Томас.
Роуз приблизилась к нему. Она поняла, что много лет искала такого, как он. Но почему же мужчина, ее мужчина, не хочет ее поцеловать?
Роуз обвила руками шею Томаса. Ее щеки коснулось его теплое дыхание. Роуз закрыла глаза.
Она почувствовала, как губы Томаса легко, будто крылья бабочки, касаются ее губ, как он становится все настойчивее, сильнее, как он прижимает ее к своей груди, крепко, будто боится, что она улетит.