Но как еще, вопрошали на проповедях несогласные с ними клирики в Сорийе и в других странах, мог этот недосягаемый, ослепительный Золотой Бог Всех Миров стать более доступным для приземленного человечества? Если Джад любит свое смертное творение, сынов своего духа, разве не истина то, что он воплотил частицу себя в облике смертного, чтобы скрепить эту любовь? И этим воплощением стал Геладикос, возничий, его сын.
Были еще анты, которые завоевали Батиару и приняли веру в Джада, а вместе с ним и в Геладикоса, но уже в качестве полубога, а не просто смертного сына Джада. «Варварская ересь», — возмущались теперь ортодоксальные клирики, за исключением тех, кто жил в Батавии под властью антов. Сам верховный патриарх жил там, в Родиасе, с их милостивого дозволения, и на западе голоса против Геладикоса звучали приглушенно.
Но здесь, в Сарантии, вопросы веры обсуждались повсюду, в портовых кабаках, в публичных домах, в тавернах, на ипподроме, в театрах. Нельзя было купить фибулу, чтобы заколоть плащ, не выслушав мнение продавца о Геладикосе или о литургии во время молитв на заре.
Слишком много было в Империи, а особенно в самом Городе, людей, которые поклонялись богу по-своему, поэтому патриархи и клирики не могли начать преследовать их, но признаки углубляющегося раскола наблюдались повсюду, и во всем ощущалось некое беспокойство.
В Сорийе, лежащей к югу, между пустыней и морем, где раньше жили джадиты у границы с бассанидами, в землях киндатов и молчаливых, сумрачных кочевых племен Аммуза, и дальше в пустынях, где различные племена исповедовали различную веру в Джада, часто необъяснимую, гробницы Геладикоса были таким же обычным явлением, как святилища или часовни самого бога. Мужество сына, готовность к самопожертвованию превозносились клириками и вождями пустыни на пограничных землях как добродетели. А Родиас на далеком западе был давно уже разграблен, поэтому какое духовное руководство может предложить теперь его верховный патриарх?
Скортий из Сорийи, самый молодой из возничих, какие только выступали за сарантийских Зеленых, хотел лишь заниматься своим делом и не думать ни о чем, кроме скорости и жеребцов. Он молился Геладикосу в его золотой колеснице в глубине души, поскольку был сдержанным, малообщительным юношей, наполовину сыном пустыни. Еще в детстве он решил для себя, что возничий не может не почитать Возничего. Действительно, втайне считал он, хотя и не слишком разбирался в подобных вопросах, те его соперники, которые следовали указаниям патриархов и отказывались от сына божьего, лишали себя возможной помощи могучего покровителя, когда выезжали из-под арок на опасный, проверяющий их на прочность песок ипподрома на глазах у восьмидесяти тысяч вопящих граждан.