* * *
В тот момент, когда мужчина и женщина, которых она любила с детства, умирали в святилище ее отца, царица антов стояла в меховом плаще с капюшоном на корме корабля, плывущего на восток из Милазии по неспокойному морю. Она смотрела назад, на северо-запад, на землю, где находилась Варена, далеко за полями и лесами. В ее глазах не было слез. Раньше были, но здесь она не одна, а для царицы явные проявления горя возможны только в уединении.
Над головой, на главной мачте узкого, надраенного до блеска корабля, подгоняемого крепким бризом, развевался стяг с красным львом и солнечным диском на голубом поле: то было знамя Сарантийской империи.
Горстка пассажиров из Империи — курьеры, офицеры армии, сборщики налогов, инженеры — должна была сойти в Мегарии, благодаря бога за благополучное путешествие сквозь ветер и белые волны. Уже было слишком поздно для плавания по морю, даже на короткое расстояние через залив.
Гизеллы не будет среди тех, кто покинет корабль. Она отправится дальше. Она плывет в Сарантий.
Почти все остальные на борту находились там в качестве заслона, маскировки, чтобы обмануть портовые власти антов в Милазии. Если бы этого корабля не было в гавани, другие пассажиры отправились бы верхом по имперской дороге на северо-восток, в Саврадию, затем повернули бы на юг, к Мегарию. Или сели бы на другой, менее богатый корабль, чем этот, если бы сочли море безопасным для короткого плавания через бухту.
Этот корабль, с экипажем из опытных моряков, стоял на якоре в Милазии и ждал всего одну пассажирку, если она решится на это путешествие.
Валерий Второй, божественный император Сарантия, послал исключительно частное приглашение царице антов в Батиаре и предложил ей посетить великий Город, центр Империи, славу мира, обещая принять ее с почестями и, может быть, обсудить с ней насущные проблемы как Батиары, так и Сарантия, возникшие в этом мире в тот год. Шесть дней назад царица отправила — тайно — свое согласие капитану корабля в порт Милазию.
В противном случае ей грозила смерть.
Вероятно, она умрет в любом случае, думала Гизелла, глядя назад, поверх моря в белых барашках волн, на удаляющуюся береговую линию своей родины и вытирая слезы, вызванные ветром на корме, но не только ветром. Сердце ее болело, словно от раны, а перед глазами стоял суровый образ отца с тяжелым взглядом, так как она знала, что бы он подумал и сказал об этом бегстве. Это было горе. Горе в ряду многих других в ее жизни.
Порыв соленого ветра сбросил с нее капюшон, открыв лицо стихиям и людским взорам, и ее волосы заструились по ветру. Это не имело значения. Находящиеся на борту знали, кто она. Необходимость в крайней осторожности отпала, когда корабль поднял якорь на рассвете, унося ее прочь от трона, от ее народа, от ее жизни.