— Что он коллекционировал?
— Живопись, рисунки и гравюры, антиквариат, гобелены. Он обладал чрезвычайно острым глазом на композицию и цвет, выискивал поврежденные шедевры и отдавал в реставрацию. Кое-что он реставрировал сам — научился этому ремеслу, когда был студентом. Вот это и было его истинной страстью — реставрация.
Мне в голову пришла мысль о том, как он реставрировал свою вторую жену. Словно прочитав мои мысли, Датчи остро взглянул на меня.
— Что еще, — спросил я, — помимо громкого шума и яркого света, пугает Мелиссу?
— Темнота. Пребывание в одиночестве. А временами и вообще ничто.
— Что вы хотите этим сказать?
— Она может закатить истерику и без всякого повода.
— Как выглядит эта «истерика»?
— Очень похоже на то, что я уже описывал. Плач, учащенное дыхание, метание из стороны в сторону с криком. Иногда она просто ложится на пол и колотит ногами. Или вцепляется в первого попавшегося взрослого и держится, как... репей.
— Эти припадки обычно случаются после того, как ей в чем-то отказывают?
— Необязательно, хотя и по этой причине, конечно, тоже. Ей не очень нравятся ограничения. Да и какому ребенку они нравятся?
— Значит, у нее бывают капризные вспышки, но эти припадки выходят за их границы.
— Я имею в виду настоящий страх, доктор. Панический страх. Который идет словно бы ниоткуда.
— Она когда-нибудь говорит, что именно ее пугает?
— Чудовища. «Что-то плохое». Иногда она утверждает, что слышит какие-то звуки. Или видит и слышит что-то.
— Что-то, чего не слышит и не видит никто, кроме нее?
— Да. — Голос его дрогнул.
Я спросил:
— Это вас беспокоит? Больше, чем все другие симптомы?
— Разные мысли приходят в голову, — тихо сказал он.
— Если вы волнуетесь относительно психоза или какого-то нарушения мышления, то успокойтесь. Разве только есть что-то еще, о чем вы мне не сказали. Например, саморазрушительное поведение или странная речь.
— Нет-нет, ничего такого, — сказал он. — Это, наверное, все часть ее воображения?
— Именно. У нее оно хорошее, но, судя по тому, что я видел, она в полнейшем контакте с действительностью. Для детей ее возраста это очень типично — видеть и слышать что-то, чего не видят и не слышат взрослые.
У него на лице отразилось сомнение.
Я пояснил:
— Это все — часть игры. Игра есть фантазия. Театр детства. Дети сочиняют драмы у себя в голове, разговаривают с воображаемыми партнерами по играм. Это нечто вроде самогипноза, который необходим для нормального развития.
Он ничего не сказал на это, просто слушал.
Я продолжал:
— Фантазия может быть целительной, мистер Датчи. Может фактически