Она выпустила дым из ноздрей, как разъяренный бык.
– Нет, не показалось. По крайней мере, до тех пор, пока вы об этом не заговорили. – Она ударилась о приборную доску и чертыхнулась. – Ну и что изменилось, если бы он спросил, в какую школу ходит Эммелин? И что вы стали бы делать, если бы он навел справки и выяснил, что мой настоящий муж умер? Хотела бы я знать.
– А он и не стал бы этого делать.
– Вы что-то чересчур уверены в этом. Откуда вы знаете?
– Потому что знаю, как работают частные сыщики. Они не любят идти по следам полиции и задавать те же самые вопросы. Обычно они подходят к делу с другого конца. Покрутятся немного вокруг и потом действуют.
– Значит, вы считаете этого Рольфа Фогельмана подозрительной личностью?
– Да, считаю. Достаточно подозрительным, чтобы заставить человека, обратившегося к нему, не спускать глаз со своего имущества.
Она снова чертыхнулась, на этот раз гораздо громче.
– Это уже во второй раз, – сказал я. – Что с вами случилось?
– Почему со мной должно что-то случиться? Ничего не случилось. Одиноким женщинам обычно совершенно безразлично, что их адреса и номера телефонов сообщают тем, кого полиция считает подозрительными. Благодаря этому жизнь становится такой интересной! Моя дочь пропала, возможно, ее убили, и теперь мне придется сидеть и трястись, что этот ужасный человек как-нибудь вечерком завалится ко мне поболтать о ней.
Она была в такой ярости, что почти высосала весь табак из сигареты. Но, несмотря на это, когда мы подъехали к ее дому на Лепсиусштрассе, на сей раз она пригласила меня к себе.
Сидя на диване, я слышал, как она мочится в туалете. Совсем на нее не похоже, чтобы она не обращала внимания на такое. Наверное, ей безразлично, слышно мне или нет. Мне показалось, что она даже не потрудилась закрыть за собой дверь в туалете.
Войдя в комнату, она повелительным тоном потребовала у меня сигарету. Наклонившись вперед, я протянул ей сигарету, и она выхватила ее у меня из рук. Потом сама прикурила с помощью настольной зажигалки и принялась выпускать дым, как солдат в окопах. Я с интересом наблюдал, как она ходит взад-вперед, вся – воплощение родительской тревоги. Я достал себе сигарету и вытащил книжечку со спичками из кармана жилета. Хильдегард свирепо посмотрела на меня, когда я наклонился над пламенем.
– А я думала, что сыщики могут зажигать спички о свои ногти.
– Так делают только неряхи, которым жаль пять марок на маникюр, – сказал я, зевая.
Я догадался, что она чего-то от меня хочет, но имел об этом не больше представления, чем о том, какую мягкую мебель предпочитает Гитлер. Я еще раз внимательно посмотрел на нее.