Близких друзей у Джимса не было; никто не слышал его историю. Один из офицеров обнаружил, что он знает местность, и его назначили в разведку на озеро Георга. В канун рокового 1757 года рейнджеры Роджерса захватили Джимса в плен. В январе он бежал и в первых числах февраля возвратился в Форт-Карийон. Здесь он узнал, что Поль Таш был среди французских офицеров, павших при штурме Освего. Джимс ощутил острую жалость. Совсем недавно он вспоминал о Поле, о матери Туанетты и пытался представить себе, как будет рассказывать им о том, что произошло после резни в Тонтер-Манор.
Мы не располагаем сведениями о военной жизни Джимса с февраля по август 1757 года, когда он участвовал в захвате Форта Уильям Генри и Форт-Георга и был свидетелем резни, учиненной над английским гарнизоном неуправляемыми индейцами — союзниками французов. Должно быть, он пережил тогда своего рода шок: вскоре после кровавой бойни, когда опьяненные резней индейцы жарили на вертелах и варили в котелках мясо погибших англичан, он набрел на священника в черной сутане и узнал в нем отца Пьера Рубо, того самого иезуита, который в Ченуфсио обвенчал его и Туанетту. Отец Рубо даже в те страшные минуты делал записи, которым было суждено стать бесценной частью истории иезуитов, а также истории англо-французских отношений в Америке. Пожелтевшие от времени страницы, написанные главным образом при свете факелов, среди насилия и зверств, желающие могут прочесть в архивах иезуитов в Квебеке. Священник видел Джимса, но был так поглощен трудом, что не узнал его. Да и Джимс сильно изменился за минувшие шестнадцать месяцев. Он ушел, так и не назвав себя31.
После событий в Форте Уильям Генри и, несмотря на предшествовавшие им блистательные успехи французского оружия, Джимс стал ощущать признаки близкой катастрофы. Английские Колонии положили конец взаимным обидам и ссорам, и полтора миллиона поднялись против восьмидесятитысячного населения Новой Франции. Эти несметные силы поддерживали мощная английская армия и еще более мощный флот, направленные в Америку по настоянию Питта и Вольфа. В церквах служили торжественные молебны во славу побед Монкальма, но сам полководец знал, что Новая Франция стоит на пороге гибели. Однако никогда исход героической борьбы не представлялся ему более очевидным и неотвратимым, чем Джимсу. Один из них, воодушевляемый верой в Бога и образами матери и жены, продолжал борьбу, стремясь защитить нацию от смертельного удара. Другой упорно сражался плечом к плечу с рядовыми бойцами, но видел конец так же ясно, как его командир. В отличие от Монкальма никакая вера в Бога не могла пробудить в сердце Джимса надежду, если вокруг него был беспросветный мрак. На примере судеб жены, матери, отца, дяди Джимс видел и чувствовал надвигающуюся катастрофу более ясно и остро, чем тот, кто судил о ней по числу кораблей, пушек и солдат.