Этот вой вывел Джимса из бездны забытья. Юноша поднял голову, снова увидел труп отца и, шатаясь, встал на ноги. Он начал поиски. Мать он нашел недалеко от места, где лежал отец, под деревьями, возле груды яблок, которые они вместе собирали. Она тоже лежала лицом к небу. То немногое, что осталось от ее дивных волос, разметалось по земле. От ее изумительной красоты не было и следа. Звездный свет, нежно лаская Катерину, поведал сыну о том, как ужасен был конец матери. И здесь, над ее телом, сердце Джимса не выдержало. Вояка преданно охранял хозяина, внимательно прислушиваясь к горю, которое сжимало и жгло его собачью душу. Наступила полная тишина. Медленно текли ночные часы. Догоревшие бревна обрушились и образовали невысокий настил гаснущих углей. Но вот в вершинах Большого Леса уныло зашумел ветер. Млечный Путь начал меркнуть. Тучи заволокли небо. Звезды погасли. Сгустилась последняя ночная тьма — предвестница дня, и следом за ней пришел рассвет.
Вокруг Джимса лежали развалины его мира. Неопытный юноша постарел на целую вечность — вечность, пережитую им за одну ночь. Вместе с Воякой он отправился искать Хепсибу Адамса, — Вояка шел впереди. Джимс, как полуослепший, полагался скорее на интуицию, чем на зрение. Но от него ничего не укрылось. Он увидел примятую траву, истоптанную мокасинами землю у ручья, томагавк, кем-то потерянный ночью, и на нем английское имя. Дядю он не нашел.
Пасмурным рассветом того же дня, как только среди деревьев захлопали крылья птиц и белки вернулись к прерванным на ночь играм, Джимс пошел в Тонтер-Манор.
Он крепко сжимал найденный томагавк, словно тот был наделен жизнью и мог убежать. Этот томагавк зародил в нем страшное подозрение; оно росло и вкупе с другими деталями постепенно превращалось в одно из звеньев целой цепи последовательных соображений; казалось, что это оружие с короткой потертой рукояткой из пекана и притупившимся стальным лезвием было живым существом, способным испытывать боль или поведать доверенную ему тайну. Джимсу не давало покоя вырезанное на томагавке имя; оно говорило о том, что англичане либо сами пришли на их землю со своими индейцами, либо послали одних индейцев. Сбылось предсказание Хепсибы. Англичане. Не французы. Англичане.
И Джимс еще крепче сжал томагавк, словно тот был горлом англичанина.
Но думал он совсем о другом. Мысли Джимса вращались в узком замкнутом круге, бились о его каменные стены, с ужасающей монотонностью твердили о постигшем его горе и, беспрерывно возвращаясь, набатным гулом звенели в голове. Мать мертва… она там… позади… Отец мертв. Обоих убили индейцы… английскими томагавками. Надо предупредить Тонтера.