Майкл Пейзер не знал, что делать, не знал; он был в панике, в панике и ужасе. Из-за этого мысли в голове смешались, а ему так нужно было мыслить ясно и четко, по-человечески. Он был сейчас в зверином облике, его мозг судорожно работал, но он не мог проследить за простейшим ходом мысли. В его нынешней ситуации мгновенная реакция, мысль-инстинкт не годились, ему надо было обдумать проблему со всех сторон. Однако, как он ни старался, он не мог сосредоточиться.
Ему удалось подавить мучительный, непрекращающийся крик и подняться с пола. Он выбежал в столовую, оттуда – в гостиную, затем в холл, в спальню, отворил дверь в ванную комнату. Он бежал все время на четвереньках, но на пороге ванной ему удалось наполовину выпрямиться.
Вцепившись в край раковины, он уставился в зеркало. При слабом свете луны из крошечного окошка он различал лишь свое призрачное отражение, не более того.
Ему необходимо поверить в свое возвращение к человеческому облику, необходимо отбросить все мысли о безысходности. Да-да, надо верить, верить, верить, несмотря ни на что. Несмотря на то, что он не может до конца выпрямиться, несмотря на свои звериные лапы, несмотря на странную посадку головы на плечах, несмотря на свое неузнаваемое тело. Надо верить.
– Зажги свет, – сказал он себе. И не мог сдвинуться с места.
– Зажги свет. Он боялся.
– Надо зажечь свет и взглянуть на себя. Руки не могли оторваться от раковины.
– Зажги свет.
Не в силах сдвинуться с места, он прилип к зеркалу, пытаясь что-то разглядеть в неясном отражении, но не видел ничего, кроме янтарных, мерцающих глаз.
– Включи свет.
Он издал стон страдания и ужаса.
Шаддэк, внезапно вспомнил он. Шаддэк, он должен рассказать все Шаддэку. Том Шаддэк должен знать, что делать. Шаддэк был его надеждой, возможно, единственной надеждой. Шаддэк.
Он сумел разжать пальцы, отцепился от раковины, встал снова на четвереньки и побежал в спальню, к телефону. По пути он то пронзительно тонким, то гортанным, хриплым голосом повторял, словно заклинание, имя: «Шаддэк, Шаддэк, Шаддэк…»