Чейз промолчал. Ему не нравился этот покровительственный, самоуверенный, безапелляционный тон, которым Ковел начинал говорить в подобные моменты. Сейчас ему больше всего хотелось выйти отсюда, вернуться домой, запереть дверь и открыть бутылку. Новую бутылку.
Ковел тем временем развивал свою теорию:
— Не сумев примириться с тем, что снова обретаете вкус к жизни, вы придумали Судью — своеобразную возможность самобичевания. Вы как бы оправдываетесь за то, что жизнь снова втягивает вас в свою колею, и в этом смысле Судья тоже пригодился. Рано или поздно вы должны проявить инициативу и остановить его. Можете притворяться, что по-прежнему желаете уединения, намерены и впредь потихоньку страдать, но эта роскошь вам больше не дозволена.
— Не правда, — возразил Чейз. — Судья существует.
— Думаю, что нет. — Ковел улыбнулся янтарной гончей и сказал:
— Если бы вы считали его реально существующим человеком, то обратились бы в полицию, а не к психиатру!
Чейз не нашел ничего лучшего, как ответить:
— Вы передергиваете.
— Нет. Просто раскрываю вам истинную правду. — Он встал, потянулся, его слишком длинные брюки задрались и снова опустились, когда он кончил зевать. — Советую вам отправиться домой и забыть о Судье. Вам вовсе не нужно оправдание, чтобы жить нормальной человеческой жизнью. Вы уже достаточно страдали, Бен, даже более чем достаточно. Грех за отнятые вами когда-то жизни вы искупили, сохранив другие жизни. Помните это.
Чейз стоял озадаченный, не уверенный уже, не спутал ли он в самом деле реальность с вымыслом.
Ковел обнял его за плечи и повел к двери.
— Итак, жду вас в пятницу в три, — сказал доктор. — Посмотрим, насколько к тому времени вы выберетесь из своей норы. У вас, Бен, я уверен, все получится. Не отчаивайтесь.
Мисс Прингл проводила его до выхода из приемной и закрыла дверь, оставив его одного в коридоре.
— Судья настоящий, — сказал Чейз, ни к кому не обращаясь. — Ведь правда?
Чейз сидел на краю кровати рядом с тумбочкой, где стоял телефон, и допивал второй стакан “Джека Дэниелса”, когда пробило шесть. Он отставил стакан, вытер вспотевшие ладони о джинсы и откашлялся, чтобы голос, чего доброго, не сорвался, когда он начнет говорить.
В шесть ноль пять ему стало не по себе. Он подумал было спуститься спросить у миссис Филдинг, который час — вдруг его часы идут не правильно, — и не сделал этого лишь потому, что боялся пропустить звонок, пока будет внизу.
В шесть пятнадцать он взял стакан и стал потягивать виски, поглядывая на телефон, точно тот потихоньку мог сбежать. Его ладони снова стали влажными; бусинки пота выступили на лбу.