— Грешникам не положено быть счастливыми, — произнес глухой угрожающий голос из-за печки.
— Как? Вы что-то сказали, майор Линкольн?.. Довольно странная мысль для Жениха!
— Это слабоумный, которого я привел сюда, чтобы протопить печи, повторяет сентенции своей матушки.
Но доктор Литурджи уже заметил скорчившегося за печью Джэба и, поняв, кто его перебил, откинулся на спинку стула и продолжал с презрительной улыбкой:
— Я знаю этого малого, сэр. Как не знать! Он напичкан текстами святого писания и любит спорить о вопросах веры. Очень прискорбно, что при его малом разуме им так плохо руководили в детстве; а от этой софистики он и вовсе рехнулся. Мы — я имею в виду служителей нашей церкви — часто в шутку величаем его бостонским Кальвином… Ха-ха-ха! Но, говоря о епископальной церкви, не думаете ли вы, что одним из следствий подавления мятежа будет распространение ее благодати на колонии? Недалеко то время, когда истинная церковь станет единственной в этих зараженных ересью провинциях.
— Да, конечно, несомненно! — сказал Лайонел, опять с тревогой подходя к окну. — Почему они так медлят?
Священник, для которого бракосочетания были делом слишком обыденным, чтобы вызвать особый интерес, понял нетерпеливого жениха буквально и соответственно ответил:
— Рад это слышать, майор Линкольн; и надеюсь, когда в парламенте будет обсуждаться билль об амнистии, вы отдадите свой голос за включение этого условия.
В этот миг Лайонел заметил подъезжавшие по безлюдной улице хорошо знакомые сани и с радостным возгласом кинулся встречать невесту. Священник же, окончив фразу самому себе и поднявшись со стула, на котором расположился с таким комфортом, взял свечу и вошел в алтарь. Заранее расставленные свечи были зажжены, молитвенник раскрыт, лицу придана надлежащая торжественность, и так, с подобающим достоинством, он ждал приближения тех, чей союз должен был освятить.
Джэб отошел в темный угол и оттуда созерцал это внушительное зрелище с детским благоговением.
Затем в сумрачной глубине храма показалось несколько человек, медленно двигавшихся к алтарю. Впереди шла Сесилия, опираясь на руку Лайонела, служившую ей надежной поддержкой. Салоп и капор она сняла у входа и предстала перед священником в наряде, достойном столь торжественной церемонии и в то же время подходившем к его внезапности и тайности. Атласная, отделанная дорогим мехом пелерина небрежно ниспадала с ее плеч, несколько закрывая ее стройную фигуру. Под пелериной виднелось платье из той же материи, плотно, по моде того времени облегавшее стан. Низ корсажа был в несколько рядов обшит широкими кружевами, и такие же широкие кружева, собранные сзади крупными складками, оторачивали юбку. Но красота и скромность наряда — для такого дня он, конечно, был скромен — терялись или, вернее, сами оставаясь незаметными, лишь оттеняли меланхоличную красоту невесты.