— Правду! — воскликнул Ральф. — Скажи правду и признайся, что ты причастна к ее преступлению!
— Кто это говорит? — сразу ослабевшим и дрожащим от немощи и старости голосом произнесла миссис Лечмир, озираясь по сторонам, будто какое-то давнее воспоминание пробудилось у нее в мозгу. — Я как будто знай этот голос.
— Вот, взгляни на меня, обрати свой блуждающий взор, пока он еще не угас, на меня! — крикнул Ральф. — Это я говорю с тобой, Присцилла Лечмир!
— Чего тебе надо? Мою дочь? Она в могиле! Ее дитя?
Она обвенчана с другим… Ты опоздал! Ты опоздал! О, если бы ты попросил ее у меня в свое время!..
— Правду.., правду.., правду!.. — громовым голосом повторял старик. — Святую и чистую правду! Открой нам всю правду без утайки!
Это странное и грозное заклятие пробудило силы умирающей, душа которой, казалось, сжималась от его крика.
Она попыталась приподняться и воскликнула:
— Кто сказал, что я умираю? Мне только семьдесят лет! Еще вчера я была ребенком — чистым и невинным ребенком! Он лжет, лжет! Нет у меня гангрены — я сильна, у меня еще много лет впереди, чтобы жить и каяться!
А в перерывах между ее воплями раздавался голос старика, по-прежнему твердившего:
— Правду.., правду.., святую, чистую правду!..
— Дайте мне встать и взглянуть на солнце, — продолжала кричать умирающая. — Где вы? Сесилия, Лайонел… дети мои, что же вы бросаете меня сейчас? Почему гасите свет? Дайте свету! Свету больше! Ради всего святого, не покидайте меня в этой черной и жуткой ночи!
Ее отчаяние было до того страшно, что замолчал даже Ральф, а она все продолжала в неистовстве выкликать:.
— Почему говорить таким, как я, о смерти!.. Я слишком мало жила!.. Дайте мне хоть день.., дайте хоть час… хоть минуту! Сесилия! Агнеса!.. Эбигейл! Где вы все?..
Помогите, или я погибла!
Отчаянным усилием она приподнялась, хватая руками воздух. Наткнувшись на протянутую руку Лайонела, она вцепилась в нее слабеющими пальцами, улыбнулась, уверовав в ее спасительную силу, и, опрокинувшись на подушки, вздрогнула и упокоилась навеки.
Лишь только крики умирающей оборвались, наступила глубокая тишина и стали слышны стоны и завывания ветра, которые в такую минуту легко было принять за рыдания бестелесных духов над столь ужасной кончиной.
Я удивляюсь одному, мессир:
Считая жен исчадиями ада,
От них спасаясь бегством в тот же день.
Как в верности навек им поклялись,
Вы все еще мечтаете жениться!
Шекспир, «Конец — делу венец»
Сесилия покинула спальню миссис Лечмир, сознавая, что на ее плечи легло бремя горестей, которые ей до сих пор были неведомы. В уединении своей спальни, опустившись на колени, она излила душу в горячей молитве, а затем, укрепленная духом и успокоенная, приготовилась вновь занять свое место у ложа бабушки.