Осень дает себя знать простудами и всякими болезнями. Дрова понемногу выгружаются, но пока их еще немного, зато они недурные. Кажется, в Петербурге будет лучше с топливом в этом году. Среди смертей назову Венгерова, в этой несчастной семье за этот год умерли, кроме него: жена, сын, дочь...»
(Письма академиков этой поры торопливы, порывисты, удивляют смешением разнородных новостей, которые спешат вывалить гуртом, боясь чего-нибудь запамятовать; научное сообщение соседствует с забавным эпизодом или трагической вестью. Трагические, впрочем, преобладают...)
Иногда кажется, что стоицизм, потрясший Горького — с равным правом его можно назвать и героизмом, — совершенно не осознавался и вытекал из наивности натуры, ни с чем не сравнимой детскости этих старых людей, подчас принимавшей почти смешные формы.
5 мая 1919 года академия с прискорбием узнала, что скончался московский ее член-корреспондент Климент Аркадьевич Тимирязев. Ольденбург сейчас же поехал на Главный почтамт, чтобы послать телеграмму соболезнования сыну покойного, профессору Московского университета. Телеграмма была подписана, как положено, президентом, вице-президентом и непременным секретарем, но дама в окошке ее не приняла. Сергей Федорович принялся было объяснять всю горестную важность этого письменного акта, но вместо ответа ему выставили предписание, согласно которому прием телеграфных соболезнований, а равно и «каких-либо приветствий запрещен».
— Как? Соболезновать запрещено? — несчастным голосом воскликнул Сергей Федорович.
И долго он не мог успокоиться, переживал, что академия выказывает себя самым невоспитанным образом и нужно подумать о семье покойного, которой стало бы, возможно, чуточку легче, узнай она о печали, пронзившей души академиков, и никак не мог понять, какие такие условия военного времени могут заставить отменить соболезнования...
О бедах, обрушившихся на ученых, написано немало, и свою задачу мы видим не в том, чтобы удлинять список несчастий (хотя этой темы не избежать, представляя читателю разного рода личные и официальные документы — да и не следует специально избегать!). Академия приняла революцию и неизбежные трудности, сопутствующие ей, — это почти дословное выражение, часто фигурирующее в академических документах этих лет. Ученые принимали неизбежность, но это вовсе не значит, что они мирились с ней!
И наша задача состоит в том, чтобы показать, как три великих старца академии, которым она обязана, быть может, даже больше, чем спасением, она обязана им великим примером самоотверженности, который делает русскую академию особенной в ряду всех академий мира, потому что с этого момента русская академия становится знаменита не только своими несравненными научными достижениями, но и несравненной гражданской, человеческой стойкостью, как три великих старца, сами наравне с другими страдая от голода, холода и других невзгод, боролись, искали новые пути развития академической науки, твердо отстаивали свое мнение. Мы можем только восхищаться той смелостью, иногда даже дерзостью, никогда, впрочем, не переходящей границ вежливости, с которыми ученые ставили острые вопросы, никогда не льстя, не заигрывая, не хитря, не скрывая своих трудностей, сомнений и заблуждений.