— Ничего, не бойся! — успокоила его Мария Игнатьевна. — Еще пять месяцев можно сдавать!
— А-а, — сказал Добрынин. — Хорошо…
— Павлуша, может, ты пообедать хочешь? Ты обедал сегодня?
— Нет, — ответил народный контролер. — Но не хочется…
— Так нельзя относиться к собственному здоровью! — строго произнесла служебная жена. — Ты же себе не принадлежишь! Ты принадлежишь Родине, а значит любая болезнь твоего организма — вредительство! Понимаешь?
Добрынин кивнул.
Мария Игнатьевна пошла в кабинет, чтобы по телефону заказать обед.
Народный контролер, оставшийся наедине с собою, ощутил в голове неприятное движение мыслей, из которых все или почти все оканчивались вопросительными знаками. Что делать? Как вести себя со служебной женой, особенно если принять во внимание то, что она — председатель комиссии женсовета Верховного Совета? Надо ли докладывать ей о проделанной работе? Обязательно ли надо ее обнимать, если она обнимает его первая? Десятки вопросов, от самых, казалось бы, простых и глупых до полностью непонятных, блуждали по утомленному, а оттого и сумрачному сознанию народного контролера. От этого блуждания уже начинала по-настоящему болеть голова.
— Сейчас принесут! — радостно сообщила Мария Игнатьевна, вновь появившись в большой комнате. — Я пойду на кухне стол вытру.
Добрынин проводил служебную жену взглядом и снова, к своей кратковременной радости, остался один.
В кабинете зазвонил телефон.
Народный контролер подумал, что жена услышит и сама побежит туда, чтобы снять трубку. Ведь это ей звонят. Это она здесь живет постоянно. Но Мария Игнатьевна не шла, а телефон звонил и звонил, и пришлось Павлу Александровичу встать и самому пойти к этому монотонно дребезжащему аппарату. Зайдя в кабинет, Добрынин подошел к столу и взял трубку.
— Алло! Алло! Это квартира товарища Добрынина? — вырвался из трубки резкий мужской голос.
— Да, — ответил Павел Александрович.
— А кто у аппарата? — спросил голос, — Я… Добрынин…
— А, здравствуйте! За вами выехал автомобиль! Собирайтесь! Через пять минут спуститесь к подъезду!
— Хорошо, — согласился Добрынин и тихо обрадовался возможности избежать «семейного» обеда.
Из трубки уже неслись короткие гудки, а Добрынин все держал ее и держал, думая о чем-то своем, сокровенном и родном, как прошлое.
— Павлуша! — долетел из глубин квартиры голосок жены.
Народный контролер опустил трубку на рычаги аппарата, вышел в прихожую и, обув сапоги, заглянул на кухню.
— Я это… обедать не смогу… За мной автомобиль послали… Мария Игнатьевна, вы уж…
— Что с тобой, Павлуша?! — искренне удивилась служебная жена. — Что это ты со мной так разговариваешь, будто я тебе не самый близкий человек!