Страх гарантированно был основным чувством, все остальное было уже его следствием. Тогда я и сам не мог догадаться, что из всего этого может произойти, но вскоре мы должны были понять это ясно, как день.
На следующий день мы с Джоан спустились к завтраку довольно поздно — точнее говоря, поздно по лимстокским понятиям. Было половина десятого — время, когда в Лондоне Джоан как раз приоткрывала один глаз, а у меня почти наверняка были закрыты еще оба. Тем не менее, когда сразу после нашего приезда Партридж спросила:
— Завтрак подавать в половине девятого или в девять? — ни Джоан, ни я не решились предложить время попозже.
У меня сразу же испортилось настроение, когда я увидел на пороге Эме Гриффит, разговаривающую с Миген. Едва заметив нас, она закудахтала с обычной сердечностью:
— Доброе утро, сони! Я уже добрых два часа на ногах!
Это, разумеется, ее личное дело. Врачу, конечно, надо рано позавтракать, а его самоотверженная сестра для того и есть, чтобы наливать ему чай или кофе. Но это еще не причина, чтобы ходить и будить сонных соседей. Половина десятого — не время для утренних визитов.
Миген скользнула назад в дом — по-моему, в столовую, чтобы докончить завтрак.
— Я сказала, что внутрь не пойду, — продолжала Эме Гриффит, — хотя, честное слово, не знаю, что удобнее: вытащить человека и говорить с ним на крыльце или зайти в дом и поговорить с ним там. Я только хотела спросить — не найдется ли у вас какой-нибудь зелени для поста Красного Креста на автостраде. Если есть, я скажу Оуэну, чтобы он заезжал к вам.
— Ранние вы пташки, — сказал я.
— Ранняя пташка червячка съедает, — засмеялась она. — К тому же в это время люди обычно бывают дома. От вас я собираюсь к мистеру Паю, а попозже к Брентону. Со скаутками.
— Когда раздавали энергию, вы, наверное, раз пять становились в очередь, — сказал я. В этот момент зазвонил телефон и я вернулся в холл, предоставив Джоан ее участи: она бормотала что-то невразумительное о ревене и фасоли, проявляя полную неосведомленность о состоянии огорода.
— Слушаю, — сказал я в телефон.
На другом конце провода послышался глубокий, растерянный вздох и смущенный женский голос произнес:
— Ox!
— Слушаю, — повторил я ободряюще.
— Ох! — раздалось снова, а затем последовал вопрос:
— Это.., простите.., это вилла «Розмарин»?
— Да.
— Ох! — незнакомка, видимо, начинала этим междометием каждую фразу. После этого она боязливо попросила:
— Можно мне одну минутку поговорить с мисс Партридж?
— Разумеется. Простите, а кто ее спрашивает?
— Ох! Скажите ей, что звонит Агнес, хорошо? Агнес Уодл.