— Так что, я думаю, нечего тебе переживать, — сказала Таппенс. — Сколько ей уже?
— Восемьдесят два, — ответил Томми. — Нет, нет, я думаю, восемьдесят три, — поправился он. — Мерзкое ощущение, наверное, когда ты всех пережил.
— Это нам так кажется, — сказала Таппенс. — У них такого чувства нет.
— Как знать.
— Ну, твоя тетя Ада уже не чувствует этого. Разве ты не помнишь, с какой радостью она перечисляла нам старых друзей, которых пережила? А закончила, сказав: «Ну, а что касается Эми Морган, так я слышала, что больше полугода она не протянет. Она всегда, бывало, говорила, что, дескать, я такая хрупкая. А теперь почти наверняка я ее переживу. Причем переживу на много лет». Она прямо ликовала.
— И все же… — заговорил Томми.
— Я знаю, — перебила его Таппенс. — Знаю. И все же ты считаешь это своим долгом, поэтому тебе следует съездить.
— По-твоему, я не прав?
— К сожалению, — ответила Таппенс, — я и впрямь думаю, что ты прав. Совершенно. Я тоже с тобой поеду, — добавила она с едва заметной ноткой героизма в голосе.
— Нет, — сказал Томми. — Зачем это тебе? Она не твоя тетя. Нет, я поеду один.
— Как бы не так, — сказала миссис Бересфорд. — Я тоже люблю страдать. Будем страдать вместе. Удовольствия от этого ты не получишь, я тоже не получу, и я нисколько не сомневаюсь в том, что не получит его и тетя Ада. Но я совершенно четко понимаю, что не сделать этого просто нельзя.
— Нет, я не хочу, чтобы ты ездила. В конце концов вспомни, как она грубила тебе в последний раз.
— Да мне это, в общем-то, было нипочем, — сказала Таппенс. — Возможно, за весь наш приезд старушка хоть раз потешилась вволю.
— Ты всегда была мила с ней, — сказал Томми, — даже при том, что она тебе не очень нравится.
— Тетушка Ада никому бы не понравилась, — сказала Таппенс. — По-моему, она в жизни никогда никому не нравилась.
— Когда люди стареют, невозможно не испытывать к ним жалости, — заметил Томми.
— А я могу, — возразила Таппенс. — У меня не такая славная натура, как у тебя.
— Поскольку ты женщина, ты более безжалостна, — сказал Томми.
— Наверное, в этом-то все и дело. Видишь ли, из-за нехватки времени женщинам во всем приходится быть суровыми реалистками. Я хочу сказать, мне очень жаль людей, если они стары, хворы или еще что-нибудь такое, только они должны быть славные. Если же они не славные — ну это уж совсем другое дело, ты не можешь не согласиться. Если ты противен в двадцать лет, так же гадок в сорок, еще мерзостнее в шестьдесят, а в восемьдесят — и вовсе сущий дьявол, тогда я, право, просто не понимаю, почему нужно испытывать особую жалость к людям только потому, что они старые. Измениться фактически невозможно. Я знаю нескольких самых что ни на есть душечек, которым семьдесят и восемьдесят. Старая миссис Бичем, Мэри Карр, бабушка булочника, славная старушка миссис Поплетт, которая была у нас приходящей прислугой. Они все были дорогуши, такие милые, и для них я бы сделала все, что в моих силах.