— Чтоб ты сгорел, Джонас! — выпалила она единственную пришедшую на ум угрозу, отчаянно пытаясь высвободиться из кожаных пут.
— Тебе не удастся предать меня огню — ты уже пыталась когда-то, но у тебя ничего не вышло. — Он в упор посмотрел на нее, она же в беспомощной ярости лишь сверкала глазами. — Слушай меня, Верити, слушай внимательно. Ты не поверишь, но так просто от меня не избавиться.
— А я и не собиралась. По-моему, это тебе не терпится сбежать. Пять дней — и хоть бы раз ты позвонил мне, Джонас! Целых пять дней!
— Боже правый, неужели ты никак не можешь мне этого простить? — нахмурился он. — Я думал, мы уже все обсудили и ты успокоилась.
— Я поняла только то, что ты можешь исчезать когда захочешь, а мне не считаешь нужным даже позвонить!
— Я ведь уже все объяснял. И не пытайся обвинять меня и оправдывать этим свое странное поведение — я заметил, что с тобой творится что-то неладное, еще до отъезда в Мексику.
— А разве ты вправе обвинять меня в том, что я задумываюсь о наших с тобой отношениях? — гневно возразила Верити. — И, к слову сказать, странные же у нас с тобой отношения, Джонас Куаррел. Тут есть о чем подумать! — многозначительно заметила она, дернув за кожаный ремень, стягивающий ее запястья. — Да любая мало-мальски здравомыслящая женщина поневоле задумается, на какую жизнь она себя обрекает.
— Понятно. Так ты размышляла именно об этом? Держу пари, ты разложила все по полочкам.
— Ну и что? В данных обстоятельствах это вполне нормально.
— Когда речь идет о том, что творится в твоей голове, ни о какой нормальной реакции и говорить не приходится. Не доверяю я твоим мыслям.
— Но это мои мысли, и будь добр с ними считаться.
— Ах так? Хорошо, вот тебе пища для размышлений. — Он просунул ногу между ее коленями, затем накрыл ладонью нежную, мягкую плоть.
— Джонас, ты просто мерзавец, — выдохнула Верити, чувствуя, как лоно увлажнилось помимо ее воли.
— Скажи, что не хочешь меня. Давай говори наконец, что решила от меня избавиться. — Он сильнее надавил своей теплой ладонью.
Верити машинально подалась ему навстречу, и Джонас, легко войдя пальцем в ее страждущее устье, стал проникать все глубже и глубже. Верити охнула.
— Настанет день, Джонас, и я скажу тебе…
— Я люблю тебя. Верити.
— У тебя довольно странная манера доказывать это. — Она тщетно пыталась освободиться от ремня. Горячее дыхание Джонаса опалило ее, его губы уже ласкали грудь. Она вся затрепетала, ожидая, что же последует дальше.
— С тобой мужчина поневоле будет вести себя необычно.
Он медленно скользнул вниз, касаясь ртом каждого дюйма ее тела. Его затвердевшая плоть толкнулась ей в бедро.