Маркус занимал все ее мысли с тех самых пор, как Ифигиния вернулась в Лондон. Много дней она изучала все об этом человеке, чтобы суметь перевоплотиться в такую женщину, с какой он действительно мог бы заниматься любовью.
Она тщательно собирала все сплетни, слухи, легенды, а также факты из жизни графа, черпая их из любого доступного источника. Она прочла все его статьи, какие только смогла отыскать. Долгие часы провела она, складывая воедино мельчайшие черточки личности Мастерса, чтобы яснее представить его себе и наполнить кровью и плотью его образ…
Вот тогда-то и родилась в ее душе эта тайна, которой она не могла поделиться ни с кем, даже с Амелией, даже с тетей Зоей.
Поздними ночами, после долгих изматывающих вечеров игры и притворства, Ифигиния лежала без сна, представляя себе, что должна испытывать настоящая любовница Мастерса — женщина, с которой он ложился в постель, которую любил.
Женщина, которую он любил.
Ифигиния уже давно решила для себя, что не относится к женщинам, способным испытать всепоглощающую страсть или внушить ее мужчине. Она свыклась с этой мыслью, смирилась с ней. «Что ж, я слишком уравновешенна, слишком практична и слишком умна для того, чтобы по уши влюбиться», — не уставала повторять себе Ифигиния.
И в то же время, как бы в насмешку над результатами самопознания, она плела кружево волнующих фантазий вокруг фигуры графа Мастерса. Это казалось вполне безобидным занятием — поскольку Мастерс был, несомненно, мертв.
Но сегодня вечером герой ее снов вдруг шагнул из мечты в реальность. И жизнь оказалась в тысячу раз прекраснее самого радужного, сна.
— Вы очень необычная женщина, Ифигиния. Совсем не, такая, какой я вас представлял. — Глухой голос Маркуса был полон глубокой чувственности. — Но именно вас я хотел увидеть сегодня.
Она не могла ответить. И не только потому, что он снова закрыл ее рот поцелуем, но и потому, что тело ее трепетало с головы до кончиков пальцев. Маркус прижимал ее к себе все теснее, поначалу нежное объятие становилось все более и более настойчивым. Руки графа все крепче обхватывали ее обнаженные плечи.
Ифигиния со вздохом приоткрыла губы. Язык Маркуса не замедлил воспользоваться ее приглашением.
От первоначальной скованности не осталось и следа — она испарилась, и ей на смену пришли тепло и странная податливость. Волнующий жар затопил нижнюю часть тела.
Это было восхитительно.
Сладострастный стон сорвался с губ Ифигинии — и казалось, этот стон понравился Мастерсу. Пальцы его еще сильнее стиснули ее плечи. Новая волна чувственной дрожи захватила тело Ифигинии. Она подняла руки и сжала концы его длинного белого галстука.