А Севилья бурлила вокруг них… И то ли повзрослел от беды, то ли тут девушки такие уж нетерпеливые да горячие — но в Севилье к нему впервые в жизни женщины приставали. Раньше, чем усишки отросли. И какие женщины? О-о! Совсем юная, по лицу видать, не старше Федора, глаза огненные, сама пышная в бедрах и в грудях, а талия, как у пчелы. Идет — сама себя раскачивает, как лодку в мертвую зыбь. В волосах цветок, на плечах черно-прозрачная шаль, на голове такая же тонко-кружевная накидка, каблуки стучат… Ухх! Если б не проклятые свитки! Так и ушел бы вслед такой, улыбчивой, белозубой, подмигивающей…
Томпсон, заметя это, предложил познакомить в свободный вечерок с одной такой… Но Федяня отказался — мол, у меня с этими свитками свободный вечерок ежели и выдастся, так уж, верно, после того, как отчалим из города. А сам себе думал: «Это только тебе кажется, что твои знакомые не хуже. Но я-то, я знаю: та смуглянка, подпоясанная алым платком, что улыбнулась мне в тени кафедрального собора, не „не хуже“, а во сто крат лучше наилучшей из твоих знакомых!»
А вообще-то все смуглянки не сравнятся с рыженькой барменшей из «Под розой и омелой». Правда, эта вертихвостка улыбалась налево и направо, бородатым и безусым, блондинам и брюнетам — только не ему…
Помаленьку Федяня вникал в испанскую речь, которой — в отличие от сызмала привычной аглицкой — он допрежь и не слыхивал. На слух нравилось: гордый язык, звучный, как медный барабан. И помаленьку он решил учить испанский. Вон как хорошо: капитан по-испански разумеет и сразу знает, о чем за его спиной испанцы шепчутся, сговариваются или еще что. А тут… Ты идешь по улице, а за спиною женский Смех — и не знаешь, то ли это впрямь, как уверяет Ллойд Томпсон, завлекают так, то ли надсмехаются, то ли еще что. Чтобы быстрее поднатореть в испанском, Федя придумал помогать коку Питчеру таскать провизию с Кордовского рынка — того, что выше по реке: там чуть-чуть дешевле все. Кок закупал на всю команду, а пожрать все горазды. Помощников же ему боцман заставлял работать только угрозой наказания, и то на один день. А Федька сам вызвался постоянно сопровождать Питчера.
И всем от такого Федькиного решения было хорошо: команда избавилась от малоприятной обременительной повинности; боцман избавился от обременительной необходимости каждый вечер уговаривать и запугивать очередных «дежурных по рынку»; повар избавился от постоянной тревоги о том, что завтра ему придется под палящим «зимним» солнцем тащить одному тяжелые корзины с припасами. Ну а Федор получал двойную выгоду: во-первых, ходя на рынок, где чего Только не увидишь и не услышишь, он будет учиться испанскому, а во-вторых, в кубрике стали на него поглядывать искоса и за спиной бурчали: кому ж понравится, если малец, иноземец к тому же, которому еще до матроса второй статьи тянуть службу и тянуть, все дни с начальством, и каждый божий день на берегу, и форменку ему из-за этого боцману приказано было подобрать получше и, подобрав, подогнать по фигуре. Чтоб проклятые паписты и подумать не смели, что у англичан нужда имеется! А так он вровень со всеми встает. Причем не по приказу, а добровольно. Кубрик такие вещи четко различает и моментом реагирует.