Наутро Дрейк поднялся еще до света и безжалостно растолкал Федора, погнав его тут же умываться к холоднючему роднику. Федор со сна ныл, что вода уж больно холодная, льда холоднее. Дрейк загоготал:
— Эх ты, гиперборей! Разве у вас не всегда такая же вода? Вы же там в Московии снег растапливаете, верно?
Федор мычал, невнятно гундел что-то себе под нос. Наконец его осенило, и он заворчал:
— Верно. И я за свою жизнь успел впитать больше холода, чем вам доведется в целый век! Поэтому я не рвусь прибавить к холоду, который у меня с детства внутри, еще и этот. И вообще, мы, московиты, вовсе не как самоеды, выдерживающие любой мороз, даже с ветром, голышом. Мы, когда одеты в шубы и меховые рукавицы, меховые же шапки и валяные сапоги, можем выносить любые морозы сколь угодно долго. Даже такие, от которых птицы на лету замерзают! Но холодная вода в холодное утро — это, извините, не по-русски…
Мистер Фрэнсис загоготал громче прежнего, разделся совсем и вылил на себя весь большой кувшин. При этом он взревел и немедленно покраснел. А потом бегал по двору полуодетый и дразнился.
Когда вышли в путь, Федор быстро оценил преимущество подобного отрыва от основного потока богомольцев. Пыли почти нет, галдежа нет… Но, как выяснилось, вовсе не это преимущество имел в виду капитан, когда настаивал на столь раннем выходе в путь. Главным, с его точки зрения, преимуществом было то, что на очередной постоялый двор они явились задолго до начала мессы. Отдохнули, пообедали — правда, недожаренным мясом, но и это было по сердцу англичанину — и выходили в дальнейший путь, когда первые ряды основного потока были на подходе, шагах в двухстах от арки входа.
На следующий день они также встали ранее раннего.
А к обеду пришли в Сантьяго-де-Компостела, мрачный городок, выстроенный весь из темно-серого камня, с кровлями из вовсе уж черного шифера. Только храм был побелен, крыт позеленелой медью и с вызолоченными колоколами на звоннице.
Тут уж пришлось снова вливаться в общий поток паломников — среди них полно было людей, так же, как и Дрейк с Федором, не знающих, что тут делать и в какой последовательности.
Смешавшись с толпой и повторяя, как ученые обезьяны, то же, что и другие, Фрэнсис и Федор, кажется, особых подозрений не вызывали. А что за ними два дня таскался некий молчаливый субъект — так тут за всеми иностранцами наружное наблюдение ведут…
Теперь им предстояла самая сложная часть пути: вне потока паломников, в котором отдельного человека различать так же непросто, как отдельную икринку в миске черной икры…