— Я не могу спать с Миллисент, — как-то признался Ангус. — После тебя я ни разу не прикасался к ней.
— И что она на это говорит? — спросила Виктория, в голове которой билась только одна мысль: «Ради бога, скажи матери правду!»
— Ничего. Притворяется слепой и ничего не хочет знать.
Виктория застыла от ужаса, услышав в его голосе явное облегчение.
В начале зимы 1981 года, вскоре после своего назначения руководителем всех заказов «Оук-Хилл Фудс», Виктория решила, что Ангус слишком удобно устроился. Любовница, которая ради него готова на все и согласна довольствоваться крохами его внимания, и жена, решившая не задавать вопросов… Придется ей поторопить события.
— Мама, в этом году я бы хотела провести рождественские каникулы на Ямайке… У тебя найдется для меня комната?
— Конечно, — скрывая удивление, ответила Миллисент. — Наверно, ты будешь с кавалером?
— Честно говоря, еще об этом не думала. Но вообще-то… Да, пожалуй. Есть один молодой человек. У нас с ним ничего серьезного, компании он не испортит… Спасибо, мама.
«Грызет себе локти, что сама до этого не додумалась, — хихикала Виктория, набирая номер телефона. — Уж кто-кто, а Миллисент Фрост-Колдуэлл умеет сбывать товар. Даже самый неходовой».
Виктория выбрала себе в спутники самого симпатичного из своих воздыхателей, Эймори Хопкинса, тридцатипятилетнего разведенного биржевого маклера, обладавшего внушительным состоянием, не обремененного детьми, высокого, красивого, с хорошими манерами, спокойного и обладавшего чувством юмора. Он был неплохим спортсменом, прилично танцевал, прекрасно одевался и, судя по всему, был отличным любовником. Эймори принял приглашение с удовольствием. «Мать будет пускать слюнки, — подумала Виктория. — А Ангус… ничего, пусть помучается».
За неделю, проведенную в имении около Монтего-Бэй, Виктория использовала все средства, которые имелись в ее распоряжении. Флирта в саду среди них не было (этим искусством она не владела), однако каждый раз, когда им с Хопкинсом удавалось уединиться, они вели долгие беседы. Это наносило Ангусу куда более глубокие раны, чем могло бы причинить открытое кокетство. Стоило Ангусу услышать ее негромкий смех, увидеть, как она наклоняется к Эймори и приглаживает ладонью его растрепавшиеся волосы, его начинала мучить ревность. Виктория изменила своему обычному стилю и начала носить открытые сарафаны из хлопка, отказалась от лифчика, стягивавшего ее полную, упругую грудь, надевала бикини, подчеркивавшее ее пышные бедра и тонкую талию, и короткие вечерние платья.
Виктория была очень любезна с матерью. Не менее любезна с остальными гостями. И особенно любезна с Ангусом, как будто он действительно был ее любимым отчимом.