— Брось, Дэниэл, — рассмеялась я. — Перестань, бога ради. Моя мама что, заплатила тебе, чтобы ты мне ее расхваливал?
— Нет, я к ней действительно хорошо отношусь.
— Ну, если ты ее так любишь, можешь в четверг пойти вместе со мной к ней в гости.
— Отлично!
— То есть ты не против?
— Разумеется, нет.
— Ясно. А я против. Давай больше не будем о ней говорить? — попросила я. — От этого у меня депрессия начинается.
— Ладно, — легко согласился Дэниэл, — лучше выпьем еще. Какой цвет мы не пробовали?
— Зеленый.
— Киви?
— Прекрасно.
Принесли еще водки. Я помню, что мы много ели, но после, как ни старалась, не могла вспомнить, что именно ела я. Думаю, что все было очень вкусно. Дэниэл говорит, я, не переставая, повторяла, что еда изумительная. И еще мы замечательно беседовали. Теперь, пожалуй, не вспомню, о чем шла речь, но знаю, что говорили о бессмысленности и бесцельности всего сущего, о том, что все мы обречены, и наши рассуждения казались мне исключительно важными. Я полностью примирилась с собой, с миром и с Дэниэлом. Смутно помню, как Дэниэл стучал кулаком по столу и с жаром говорил: «Я совершенно с тобой согласен», потом остановил кого-то из официантов (Григория? Дмитрия?) и крикнул: «Слушайте эту женщину, она говорит правду, не лжет и не притворяется».
Вечер был чудесный, и я, быть может, осталась там до сих пор, покрикивая: «Сиреневую! А сиреневая водка у вас есть?», если бы в какой-то момент мы с Дэниэлом не заметили, что остались в зале одни, а строй коренастых официантов внимательно смотрит на нас из-за буфетной стойки.
— Люси, — прошипел Дэниэл, — по-моему, нам пора.
— Нет! Мне здесь нравится.
— Послушай, Люси, Григорию и всем остальным надо ехать домой, ресторан закрывается.
Мне тут же стало совестно.
— Конечно, надо. Конечно. А ведь им, бедным, еще много часов добираться до Москвы ночным рейсом… А завтра им всем наверняка рано вставать… — хихикала я.
Дэниэл крикнул, чтобы несли счет. Благовоспитанность, с которой мы здесь начинали, давно куда-то делась.
Счет принесли очень скоро. Дэниэл посмотрел на него.
— Внешний долг Боливии? — спросила я.
— Скорее Бразилии, — вздохнул он. — Впрочем, какая разница?
— Точно, — согласилась я. — И потом, ты ведь богатый.
— Вообще-то нет. Все относительно. Просто когда тебе платят ничтожно мало, ты думаешь, что всякий, кто имеет чуть больше, богач. А на самом деле, чем больше ты зарабатываешь, тем больше должен.
— Дэн, это замечательно! Какая глубокая экономическая истина — в середине жизни мы все в долгах. Неудивительно, что у тебя такая хорошая работа.