Ты, вытолкнув устроившие жилища в жерлах торпедных стволов терновые венцы, офиуры и колченогие моллюски, устремился куда-то, оставляя за собой инверсионный след из перекрещивающихся торов, усеченных, увечных и ступенчатых пирамид и эллипсоидов толчения. Если бы тебя спросили, сколько длилось твоё плавание, ты бы не смог ответить. Твоё тело пронзало водные уровни, ярусы и ватерпасы, разной толщины, плотности и цвета. В каждом тебя провожали кто выпученными, вогнутыми и стебельковыми глазами, кто боковым, тепловым и подкожным зрением, но ты, подобно спринтеру в пружинящих кроссовках и облегающем трико, оседлавшем попутный ветер или как титаническая струя протуберанца, выскочившая из одного черного пятна и возвращающаяся в другое, мчался, рассекая, режа и шпигуя воду, пока не пробил воздушную пленку и не оказался там, куда тебя назначил доставить деспот своего кабинета.
Тебя окружали стены с потеками опалесцирующих бугров плесени, неприличными надписями и глубокими пропилами между осклизлых каменных блоков. Те несчастные, счастливые и безумные узники, что побывали здесь до тебя, питались лишь цементом, случайно пробившими воздушный шлюз рыбами и досужими воспоминаниями, чьи раковины сплошь усеивали пол карцера, треть его стен и четверть потолка. Но тебя не прельщала пища физическая, равно как и духовная, душевная и задушевная. Ты не мог уже ни дышать, ни есть, ни пить, ни говорить, ни испражняться, ни быть усердным, сердечным и сердобольным, но ты стоял и оставшиеся у тебя пока чувства говорили тебе, что в тебе, как в колючем неказистом кактусе, что на несколько часов после векового покоя покрывается роскошной шапкой цветов, или спокойная долина в мановение ока вспучивается дыбом, потому что под ней создавались условия для кимберлитового взрыва, продолжает созревать, перелопачивая риторику, априорику и апореику, просеивая дидактику, диалектику и аподиктику, перевёртывая этику, эстетику и поэтику твоя бесценная книга, что без зазрения совести, ненависти и жалости убьёт любого своего читателя.
– В данный момент наш консилиум интересуют некоторые пока не поддающиеся строгому медицинскому анализу свойства твоей психики.
Тюремный врач, ставший на это время, камни и воду психологом, парапсихологом и метапсихологом, вместе с хозобозником-медбратом перебирали перед твоим карцером ластами, плавниками и жабрами.
– В нашем распоряжении имеются новейшие научно-технические разработки, проходящие апробацию в нашем пенитенциарном учреждении, способные создавать полный портрет личности по осциллограммам, кардиограммам и энцефалограммам.