Я завожу себе дневник, в котором регистрирую состояние своего здоровья, состояние плота и количество пищи и воды. Кроме дневника, я начинаю новый бортжурнал, в котором веду также и штурманские записи. «Потеряно все, кроме прошлого и друзей; я лишился, можно сказать, последней рубашки. Приплыли, что называется. Выйду ли я живым из этой переделки? Не знаю». Стараюсь выводить строчки как можно ровней в блокнотиках размером три на пять дюймов, но это несложное на первый взгляд занятие требует значительных усилий, потому что плот все время раскачивается. Свои записи я достаю только тогда, когда совершенно уверен в том, что сейчас меня не зальет и плот не перевернется. Кончив писать, я прячу свои записки сначала в один, потом во второй пластиковый пакет, каждый раз тщательно перевязывая сверток, затем укладываю их вместе с пособием по выживанию в третий пакет и поглубже запихиваю в мешок со снаряжением.
Если допустить, что плот не порвется, но мне не удастся пополнить запасы пищи и воды, я в лучшем случае протяну до 22 февраля, то есть еще четырнадцать дней. К тому времени я, может быть, и доберусь до судоходных трасс, где для меня забрезжит слабая надежда на спасение. Организм мой будет уже значительно обезвожен. Язык сначала распухнет, а потом почернеет. Глаза глубоко западут, и сквозь горячечный бред я уже буду слышать поступь близкой смерти.
Целая вечность отделяет один тихий щелчок секундной стрелки от другого. Напоминаю себе, что время вовсе не стоит на месте. Под несуетное тиканье стрелок секунды накапливаются, подобно фишкам в покерной ставке. Секунды сложатся в минуты, минуты — в часы, часы — в дни. Время пройдет. И когда-нибудь, сколько-то месяцев спустя, я смогу спокойно взглянуть на пережитый ад из будущего, как зритель из удобного кресла… Смогу, пожалуй, если повезет.
Охваченный пароксизмом отчаяния, я чуть не плачу, но сурово себя одергиваю. Не распускайся. Подави рыдания. Ты не можешь позволить себе роскошь тратить бесценную влагу на слезы, приятель. Я закусываю губы, закрываю глаза и без слез плачу в душе. Выжить! Сейчас самое главное — выжить! Нужно сосредоточиться на этом. Подо мной толща пустынных океанских вод в две мили глубиной. Там не видно никаких признаков жизни, так что на поживу рассчитывать не приходится. Волнение на поверхности слишком велико, чтобы можно было воспользоваться солнечным опреснителем и добыть немного пресной воды. Моя единственная надежда сегодня — это попасться кому-нибудь на глаза.
Сигнальная вешка режет морские струи в кильватере. Ее яркий флажок взлетает на вершину волны всякий раз, как плот ныряет в ложбину. Это должно сделать меня более заметным для проходящих судов. Если «Наполеон Соло» еще не ушел на дно океана, то вероятность того, что кто-нибудь наткнется на след моего крушения, возрастает вдвое. Разумеется, всего этого очень мало, но ничего большего у меня нет. «Лучше уж волноваться по пустякам, чем вообще не волноваться», — эхом разносится в моей голове. Что-то мои шутки звучат не слишком смешно. Я больше не улыбаюсь, но насмешничаю по любому поводу, чтобы разрядить томительное напряжение.