— Для меня ты и так победитель.
— На таком коне много раз побеждать будешь! — сказал кто-то.
— Что и говорить! — подхватили его слова. — Не просто конь — хулэг[21]!
Внезапно все замолчали, расступились. В круг вошел в сопровождении нукеров Таргутай-Кирилтух, взглянул на коня, и его угрюмый взгляд потеплел.
— Я рад за тебя, сын Есугея, — сказал он Тэмуджину. — Пойдем, я поднесу тебе чашу кумысу.
Оэлун стояла рядом с сыном, но Таргутай-Кирилтух ее как бы не видел.
И его невнимание было оскорбительным. Тэмуджин, кажется, понял это, повернулся к ней.
— Пойдем, мама?
— А-а, твоя мать здесь, — Таргутай-Кирилтух чуть кивнул ей головой. Ты еще, оказывается, мальчик и без матери шагу не делаешь.
Серо-зеленые глаза Тэмуджина потемнели, стали почти черными.
— Я пошутил, — буркнул Таргутай-Кирилтух. — Я приглашаю тебя вместе с матерью.
Шагая рядом с сыном, Оэлун с тревогой смотрела на широкую спину Таргутай-Кирилтуха, обтянутую блестящим шелком. Чего он хочет от ее сына?
После смерти Есугея Таргутай-Кирилтух при помощи своих дружков Сача-беки и Алтана прибрал к рукам власть над улусом тайчиутов. Ее он пока не осмеливался трогать. Но Оэлун подозревала, что злыми устами старшей вдовы Амбахай-хана говорил этот угрюмый нойон. Что может сделать с нею, с ее детьми Таргутай-Кирилтух?
Он привел их к крытой повозке. В ее тени на траве был разостлан войлок. Таргутай-Кирилтух сел, вытер ладонью вспотевшую шею, что-то сказал слугам.
Тэмуджин все вертел головой, разыскивал в толпе Джамуху. Увидев его, отдал повод матери, убежал. Вернулся вместе с ним.
Слуги вытащили из повозки бурдюк с кумысом. Баурчи наполнил чаши, одну подал Оэлун, вторую Тэмуджину. Джамуху он обошел.
— Это мой анда, — сказал Тэмуджин.
Баурчи вопросительно посмотрел на Таргутай-Кирилтуха.
— Налей, — приказал Таргутай-Кирилтух. — У тебя много побратимов, сын Есугея?
— Пока один.
— А друзья есть? Хочешь дружить со мной?
Тэмуджин улыбнулся.
— Бурундук дружил с медведем и стал полосатым.
Подняв чашу, Таргутай-Кирилтух сделал маленький глоток кумыса. На полной верхней губе осталась белая полоска.
— А кто из нас бурундук?
— Не знаю, — Тэмуджин все еще улыбался, — но я не хочу быть бурундуком.
— Вижу, — Тяжелый взгляд Таргутай-Кирилтуха уперся в Тэмуджина. Дружбу принято скреплять подарками. Я дарю тебе седло. Вон то. Оно серебряное.
Седло лежало в передке повозки. Это было обычное седло. Его луки обтягивали медные пластинки, на передней блестели три небольшие серебряные звездочки, выглядевшие лишними, ненужными.
— Хорошее седло, — сказал Тэмуджин. — Но я его не могу принять. Мне нечем ответить на подарок.