То, что, по рассказу маршала Конева, произошло дальше, совсем плохо согласуется с решением Ставки о снятии Петрова, кажется, что он, наоборот, заслужи – вал бы очередного благодарственного приказа Верховного и салюта в Москве.
«Но вот 24 марта, – продолжает маршал Конев, – после некоторой паузы, левее нас, в полосе 4-го Украинского фронта, возобновила наступление 38-я армия под командованием боевого командарма К. С. Москаленко. Своими решительными действиями она изменила обстановку на левом фланге 60-й армии. Для противника создалась угроза окружения в районе Рыбника и Ратибора. А у нас возникли благоприятные предпосылки для штурма этих городов. 60-я армия взяла Рыбник и одним корпусом переправилась на левый берег Одера южнее Ратибора».
Это происходило 24 марта, когда Петров был еще командующим фронтом. 26 марта его войска завершили прорыв первой линии долговременной оборонительной полосы и взяли город Лослау. И вместо победного салюта – приказ о снятии. В тот же день в сводке Совинформбюро сообщалось:
«Северо-восточнее города Моравска-Острава войска 4-го Украинского фронта в результате наступательных боев заняли города Зорау, Лослау и более сорока других населенных пунктов…»
Вечером Москва салютовала 1-му Украинскому фронту за взятие Штерлена и Рыбника. В приказе не упоминалась помощь 4-го Украинского, а она была немалая – напомню приведенные выше слова маршала Конева о том, как 38-я армия «решительными действиями изменила обстановку», создала «угрозу окружения», создала «благоприятные предпосылки» для левого, взаимодействующего крыла 1-го Украинского в деле овладения Рыбником и форсирования Одера.
Поразительное несовпадение при оценке одних и тех же действий! По словам Конева – это победа. По письму Мехлиса и директиве Ставки – «провал наступления».
Что же все-таки было? Не может же Ставка ни за что снять командующего фронтом!
Из всего рассказанного мною про Моравска-Остравскую операцию, из впечатлений К. М. Симонова об этих днях с несомненностью вытекает только следующее: были крайне тяжелые погодные условия, затрудняющие наступление; Петров, несмотря на просьбы подчиненных, не обратился в Ставку с предложением перенести срок начала наступления. В этом была не только его вина, но и беда. Поступил он так не по своей военной недальновидности, а желая избежать новых осложнений в отношениях с Верховным. Как видим, несправедливость всегда пагубна, даже крупные военачальники под ее тяжестью в какой-то момент утрачивают свою твердость. Если говорить о виновности Петрова в данном случае, то вина и драма его была не в боевых делах, а в том малодушии, которому он поддался, избегая разговора со Сталиным. Наступление в первые дни развивалось медленно, трудно, но завершилось хотя и не блестяще, но вполне успешно – точно такие же обстоятельства и результаты, только с большими потерями, складывались и на соседнем 1-м Украинском фронте. Главной причиной снятия Петрова были письма и телеграммы Мехлиса. Можно предположить, что в них было нечто необъективное, зачеркивающее прежние добрые дела Петрова, всячески акцентирующее личную виновность комфронта.