— А потом? — спросила мама.
— Ну, здесь был Чарльз Конди… Я вмешалась:
— Вряд ли можно ставить это в вину Харриет. Он в нее всерьез влюбился.
— Она очень привлекательна, — признала мама.
— Это оказалось несчастьем для бедной Карлотты.
— Но в конечном итоге — везением, раз он столь непостоянен.
— Может быть, и так, — вздохнула Матильда.
— И это все? — продолжала настаивать моя мать. — До этого инцидента вы были вполне довольны ее пребыванием здесь?
— Это был самый лучший семейный праздник с тех пор, как мы покинули Англию.
— И все благодаря Харриет, — поспешно вставила я.
— Да, это правда, — согласилась моя свекровь. Казалось, что мать отчасти удовлетворена этим разговором, но я, хорошо знавшая ее, чувствовала, что она продолжает напряженно размышлять, и мне стало ясно, что она не избавилась от своих сомнений относительно Харриет.
Я попрощалась с мамой и семейством Эверсли и, добравшись до замка Конгрив, встретила там горячий прием. Мадам Ламбар испекла пирог с надписью из теста: «Добро пожаловать домой, Арабелла!», трое малышей хором спели приветственную песенку, которой их научила Харриет и которую, как она шепнула мне на ухо, они повторяли каждый день. Я была просто обязана показать им, как я рада.
— Никаких слез, — шепнула мне Харриет. — Дети так старались. Нельзя их расстраивать.
Да я и не собиралась этого делать. С удивлением я обнаружила, что мрак, окружавший меня, немного рассеялся.
Это снизошло на меня неожиданно, как откровение.
Я проснулась погожим утром, как обычно открыв глаза и вспомнив, что я вдова, ощутила чувство страшного одиночества. Некоторое время я лежала, думая о том, как просыпалась рядом с Эдвином, как рассматривала его и как однажды он неожиданно расхохотался, потому что уже давно не спал.
Затем мне следовало закрыть глаза и погрузиться в свое горе, уверяя себя в том, что жизнь для меня кончена. Потом я все же заставила бы себя встать и напомнила бы себе о том, что ради малышей нельзя выглядеть слишком мрачной.
Но сегодня утром в моем сознании словно сверкнула молния. Это было возможно. Неужели это случилось?
Если так, то все представало передо мной в ином свете.
Конечно, пока и речи не было о какой-либо уверенности. Но если это так, — о, Боже! — я смогу начать жизнь снова.
Я лежала, закутавшись в кокон надежды.
В течение нескольких недель станет ясно, верно ли это, есть ли у меня причина продолжать жить.
Сейчас я лишь могла твердить себе: я снова начну жить.
Изменения, которые произошли во мне, стали заметны всем.
— Ты начинаешь выправляться, — сказала Харриет, взглянув на меня так, что я поняла: она действительно любит меня.