— «Я — великий кардинал, друг короля!», — воскликнула она. — Вот как он шел, Дамаск. Ты бы его видела! Его окружали слуги. Говорят, у него придворных больше, чем у короля. Были крестоносцы и церемониймейстеры, а сам кардинал в темно-красном… ярче, чем твой плащ. Его капюшон был из соболя, а апельсин охранял его от людских запахов. Но ты не понимаешь. Ты никогда ничего не видела… ты слишком маленькая.
Может, она и видела кардинала с апельсином, парировала я, зато я видела его с королем.
Ее зеленые глаза засияли при упоминании о короле, и после этого она стала относиться ко мне с чуть большим уважением. Но мы с самого начала были соперницами. Она всегда пыталась доказать мне не то, что у нее больше знаний, — Кейт ни в грош не ставила ученость, как говорил наш воспитатель, — но то, насколько она умнее и практичнее.
Кезая с самого начала восхищалась ею.
— Боже мой! — восклицала она. — Мужчины будут виться вокруг нее, как пчелы вокруг жимолости. — Об этом, по мнению Кезаи, мечтала любая женщина.
Кейт было почти восемь лет, когда она приехала к нам, но на вид ей можно было дать лет одиннадцать — так сказала Кезая, а в одиннадцать лет некоторые уже знали кое о чем — сама Кезая, например. Я немного ревниво относилась к тому впечатлению, которое она произвела на Кезаю, хотя всегда оставалась ее Малышкой, ее деткой, она всегда защищала меня, когда было необходимо, от ослепительной Кейт.
После приезда Кейт все маленькие удовольствия оказались не такими интересными, как раньше. Возня с собаками, кормление павлинов, собирание полевых цветов для матушки — все это было ребячеством, как и многое другое, что я могла бы перечислить. Кейт любила наряжаться, изображая из себя кого-нибудь, забираться на деревья в орешнике и, спрятавшись там, бросать орехи в проходящих мимо. Ей нравилось заворачиваться в простыню и пугать служанок. Однажды в погребе она так напугала одну из них, что бедная девушка упала с лестницы и растянула на ноге связки. Кейт заставила меня поклясться, что я никому не скажу, что это она изображала привидение, и с тех пор слуги были убеждены, что в погребе обитают призраки.
Кейт всегда была в курсе всех происшествий, она подслушивала у замочных скважин чужие разговоры, а потом пересказывала свою, слегка приукрашенную, версию; она дразнила нашего воспитателя и высовывала язык за его спиной.
— Ты такая же нехорошая, как и я, Дамаск, — говорила она мне, — потому что ты смеялась. Если я пойду в ад, ты тоже попадешь туда.
Эта мысль ужасала меня. Но мой отец учил меня рассуждать логично, и я настаивала на том, что лучше уж смеяться над плохим, чем плохо делать. Но Кейт уверяла меня, что это одно и то же. Я сказала, что спрошу у отца, на что она ответила мне, что если я сделаю это, то она выдумает такое и поклянется, что я в этом виновата, что отец выгонит меня из дома.