— Я имела в виду нас троих.
— Те дни давно прошли, — сказал Бруно. Я хотела вернуть те часы, когда нас было трое и я была частью этого трио. Я продолжала:
— Я никогда не забуду того дня, когда мы были в Аббатстве… все трое, и ты показал нам Мадонну в драгоценностях.
Щеки Бруно слегка порозовели. Кейт была необычно молчалива. Я догадалась, что они, как и я, думали о том моменте, когда открывалась большая железная дверь, ее скрип был такой громкий, что мог разбудить мертвого. Я вспомнила запах сырости, исходящий, казалось, от больших каменных плит, покрывающих пол, почувствовала тишину. Я сказала:
— Я часто думала, что случилось с Мадонной. Эти люди, наверно, забрали ее и все драгоценности отдали королю.
— Они не взяли ее, — ответил Бруно. — Произошло чудо.
Мы обе повернулись к нему, я поняла, что он впервые говорит о Мадонне, даже с Кейт.
— Что произошло? — спросила Кейт.
— Когда они вошли в священную часовню, Мадонны там не было.
— Где же она была? — настаивала Кейт.
— Никто не знал. Она исчезла. Было сказано, что она вернулась на небеса, чтобы не достаться грабителям.
— Я не верю этому, — сказала Кейт. — Кто-то спрятал ее заранее.
— Случилось чудо, — ответил Бруно.
— Чудеса! — воскликнула Кейт. — Я не верю в чудеса.
Бруно встал, лицо его покраснело, стало сердитым. Кейт поймала его руку, но он вырвался и побежал из сада. Кейт бросилась за ним.
— Бруно! — повелительно позвала она. — Вернись! А я осталась сидеть, понимая, что никогда не буду так близка ему, как Кейт, и почувствовала себя одинокой из-за этого.
И тут в сад пришел Саймон Кейсман. Я подумала, что он ищет матушку, и сказала ему, что она, наверно, в теплице с травами.
— Но я пришел к тебе, госпожа Дамаск, — ответил он и сел рядом. Он так пристально смотрел на меня, что я смутилась под этим взглядом, особенно после встречи с Бруно и Кейт, которая расстроила меня. Он продолжал:
— А ты становишься красавицей.
— Я не верю этому.
— И скромной к тому же.
— Нет, не скромной, — возразила я. — Если бы я думала, что я красавица, то, не колеблясь, признала бы это, ибо красота — не та вещь, которую можно ставить себе в заслугу, она от Бога.
— И умная, — добавил он. — Признаюсь, что немного теряюсь в твоем присутствии. Твой отец постоянно говорит о твоей эрудиции.
— Ты должен относиться к этому как к проявлению родительской гордости. Для отца его гуси — лебеди.
— В этом случае я полностью согласен с твоим отцом.
— Тогда я только могу сказать, что ты потерял свою способность здраво мыслить. Я боюсь за твои обязанности в суде.
— Что за радость говорить с тобой, госпожа Дамаск!