Орисса вернулась в вагон. Когда поезд тронулся, Орисса оглянулась и увидела, что парсийка уже проснулась. Девушка обратилась к ней по-английски:
— Мне нужно поговорить с вами, но так, чтобы не поняли другие.
— Говорите помедленней, — попросила парсийка.
— Мой дядя — полковник королевских Чилтернов, и мне необходимо добраться до него, — медленно проговорила Орисса, — но старший сержант считает, что, поскольку времена сейчас беспокойные, для меня разумнее всего будет не менять одежду и быть в той, в которой я сейчас. Поэтому я решилась попросить вас о величайшем одолжении.
Смущенно потупившись, она продолжала:
— Можно мне оставить себе сари, которое вы так любезно одолжили мне? Клянусь, я пришлю его полную стоимость на ваш адрес в Бомбее, как только увижусь с моим дядей. Поверьте, я не обману вас.
— Ну что вы, какие деньги, да еще от такой леди, как вы! Да мне такое и rголову бы не пришло! Я с радостью дарю его вам. Прошу вас, примите его в подарок!
— Нет, нет, как можно принять столь ценный дар! — запротестовала Орисса.
Они спорили добрых десять минут, прежде чем Орисса поняла, что парсийка искренне хотела подарить, а не продать ей сари, но охотно примет ответный дар — пару белых замшевых перчаток.
— Это замечательный обмен, — радовалась парсийка. — В Индии мне такие нигде не купить.
Тогда Орисса решилась еще на одну просьбу, заверив, что была бы очень благодарна, если бы ей разрешили воспользоваться хной для рук и краской для тилака на лбу.
Теперь уже все пассажирки в вагоне были посвящены в тайну, хотя из осторожности Орисса умолчала, куда и к кому она спешит.
На свет появилась не только хна, но кхоль для глаз, а также несколько стеклянных браслетов. Ориссу убедили взять их, сказав:
— У всех индианок есть украшения. Если на вас не будет украшений, вас сочтут либо очень бедной, либо замужем за скрягой.
Орисса было запротестовала, уверяя, что их щедрость чрезмерна, но для женщин эта суматоха превратилась в занимательнейшую игру. Они натерли руки, ногти и подошвы ног Ориссы хной, подвели кхолем глаза, сделав их темнее, крупнее и обольстительнее, как у любой восточной женщины, а в центре ее лба поставили ярко-красный тилак.
К сожалению, она мало чем могла отблагодарить попутчиц. Атласная лента, оставшаяся после отделки зеленого платья, пол-ярда кружев, пара перчаток для парсийки за ее сари да два маленьких кружевных носовых платочка, которые она сделала своими руками.
Обмен был, конечно, неравноценный, но она чувствовала, что обеспечила индианкам столько пищи для пересудов и воспоминаний, что это само по себе стало достаточным вознаграждением.