— Осмелюсь напомнить, ваша светлость, что вы сегодня обедаете в Карлтон-хауз, — деловым тоном продолжал мистер Эшуорт. — Приглашение было получено еще неделю назад, и поскольку вы не давали мне никаких распоряжений насчет того, чтобы его отклонить, я не рискнул ничего менять без вашего приказания.
— Честно говоря, я совсем об этом забыл, — признался маркиз.
У него не было ни малейшего желания появляться сегодня в Карлтон-хауз. Какой бы придумать предлог, чтобы отказаться?..
И вдруг маркизу пришло в голову, что если он поедет в Карлтон-хауз, то увидит лохнеровскую мадонну, так похожую на Сириллу.
Одновременно он вспомнил, что принц Уэльский позволил ему забрать Ван Дейка.
Маркиз намеревался послать за картиной карету уже на следующий день после разговора с Его Высочеством, но потом встретил Сириллу и так увлекся ею, что все остальное попросту вылетело у него из головы. Кроме того, рассуждал маркиз, зачем эта картина ему теперь, когда у него перед глазами оригинал, которым он может не только любоваться, но трогать и даже целовать?
— Я еду в Карлтон-хауз! — решительно произнес он, поднимаясь с места, и добавил: — А с полицейским я встречусь завтра утром, сразу же после завтрака.
— Очень хорошо, милорд. Я позабочусь, чтобы к тому времени он обязательно был здесь.
— Видит бог, больше мы не в силах ничего сделать, — пробормотал маркиз, покидая комнату.
Поднимаясь к себе, он вспомнил, как мечтал сегодня вечером пообедать вдвоем с Сириллой в их собственном гнездышке.
А потом они занялись бы любовью, и это было бы самое восхитительное, что только можно себе представить…
А между тем он вернулся к тому, с чего начал. У него остался лишь портрет, которым можно любоваться, и чувство безысходности, ибо та, кем он так долго восхищался, ускользнула от него, как только он ее нашел, и снова стала мечтой, игрой воображения, как если бы и в самом деле умерла более трех веков назад.
«Сирилла! Сирилла!» — страстно призывал ее маркиз в своих мечтах.
Войдя в спальню, он увидел на каминной полке портрет, нарисованный Франсом Винтаком, который подарила ему Сирилла.
Конечно, картина была не так хороша, как шедевр Лохнера, и все же это была сама Сирилла, ее устремленные ввысь глаза, волосы, окруженные священным ореолом, чуть приоткрытые, как бы в молитве, губы.
Маркиз долго смотрел на портрет, а потом торжественно произнес:
— Я непременно найду тебя, даже если для этого мне понадобится вся жизнь. Клянусь, ты станешь моей женой, и ничто на свете не сможет этому помешать!