Герцог молчал, и Оливия сбивчиво продолжала:
— Папа был священником и капелланом здесь более двадцати лет и, конечно, он рассчитывал получить пенсию, которая сохранилась бы за детьми после его смерти.
Лицо герцога оставалось безучастным. Оливия почувствовала, что он не испытывает никакого сострадания к ее горю, и речь ее стала еще более сбивчивой от волнения.
— Я ожидала случая, чтобы поговорить
с вами. Мы сейчас буквально без гроша, и это не может продолжаться долго.
— Вы в самом деле думаете, мисс Лэмбрик, что я продолжу платить вам пособие после смерти ваших родителей?
— Но… если… вы не станете делать этого, то мы… все трое… умрем с голода. — Она старалась придать разговору шутливый тон, но это у нее плохо получалось, и последние слова она произнесла почти всхлипывая.
— Кому принадлежит дом, в котором вы сейчас живете?
— Это еще одна вещь… о которой я хотела поговорить с вами. Папе дали дом, когда он женился на маме, по той простой причине, что дом священника рядом с церковью был, да и сейчас находится в полуразрушенном состоянии. Просто до сих пор не было надобности его восстанавливать.
Она замолчала и после короткой паузы продолжила:
— Но теперь… если вы назначите нового священника, а я думаю, вы должны это сделать… то у меня нет… ни малейшего представления… куда нам деваться.
— И снова вы считаете, что это мое дело? — спросил герцог.
Оливия, поколебавшись некоторое время, проговорила:
— Но… у меня нет никого, кто бы мог помочь мне… и я… была уверена… что вы… захотите сделать это.
— Не вижу причин для этого! Я не знаю ни вас, ни вашего брата или сестру. Ваш отец больше не может быть мне полезен, а ваша мать, которая, как вы говорите, была моей родственницей, — ее больше нет в живых!
— Но мы… ее дети — живы! — горячо возразила Оливия.
Герцог посмотрел на девушку неприязненно.
— Мне кажется, мисс Лэмбрик, — начал он медленно, словно подбирая нужные слова, — у вас есть кое-какие способности, которые позволят вам зарабатывать достаточно денег, чтобы содержать себя. Ваш брат, если он так любит лошадей… что ж, я найму его присматривать за ними. Что касается вашей младшей сестры, то, насколько я помню, есть специальный приют для сирот — детей священнослужителей.
Изумленная Оливия отказывалась верить услышанному. Приют? Боже мой! О чем он говорит? На мгновенье ей показалось, что она теряет сознание. Но нет! — сказала она себе. — Я должна быть твердой и бороться за Тони и Вэнди! И вдруг она вспомнила о несчастных стариках-пенсионерах.
Оливия заговорила, и собственный голос показался ей чужим и незнакомым.