Она опять засмеялась.
— Ты — счастливица, просто счастливица, моя дорогая! И конечно, этим счастьем ты обязана своему послушанию и уму твоего отца, который, я знаю, будет скучать, пока ты будешь вдали от него.
Усилием воли Оделла заставила себя произнести слова благодарности.
В то же время она отлично понимала, что мачеха преследует свои цели и теперь наконец добилась того, чего хотела.
Однако, когда Оделла поднялась наверх, ее ждал удар.
Оказалось, что «нянюшка», которая с самого рождения Оделлы была рядом с ней, получила уведомление от графини, что в ее услугах более не нуждаются.
Узнав об этом, Оделла бросилась ей на шею со словами:
— Тебе нельзя уходить, нянюшка, я не могу тебя потерять! Мама всегда говорила, что ты будешь с нами всю жизнь!
— Ваша матушка — упокой, Господи, ее душу — то же самое говорила и мне, — отвечала няня. — Но ее светлость рассудила иначе.
— Я поговорю с отцом! Я не позволю, чтобы тебя прогнали! — воскликнула Оделла.
— Это ничего не изменит, милая, — покачала головой няня. — Ее светлость все равно сделает по-своему, а она хочет избавиться от всех из прежней прислуги, кто с ней не подхалимничает!
— Но что же я буду без тебя делать? — беспомощно спросила Оделла, и слезы побежали у нее по щекам.
— Вы уедете на год, — сказала няня, — а когда вернетесь, быть может, ее светлость позволит мне стать у вас горничной.
— О, нянюшка, ты думаешь, она разрешит? — воскликнула Оделла.
Но, говоря так, она понимала, что это весьма маловероятно. У графини уже была шикарная горничная-француженка, которая имела привычку совать нос во все, что происходит в доме, и Оделла была совершенно уверена, что мачеха понимает: няня и эта девица ни за что не сойдутся.
Как только нянюшку выгонят прочь, не останется никакой надежды, что когда-нибудь она сможет вернуться.
Оделла горько плакала, прощаясь с ней, и, пока была во Флоренции, каждую неделю писала ей письма.
Оделла не могла рассказать отцу о трудностях, с которыми столкнулась в заграничном пансионе, но знала, что нянюшка все понимает.
Ее письма к няне были полны любви, и она не сомневалась, что нянюшка читает их тоже с любовью.
Оделла подумала вдруг, что все было бы иначе, если бы няня встречала ее сейчас на Гросвенор-сквер.
Экипаж остановился напротив Шэлфорд-Хаус, и Оделла увидела двух непривычно одетых лакеев, расстилающих на ступеньках алую ковровую дорожку. У дверей стоял незнакомый дворецкий.
— Добро пожаловать домой, миледи! — с почтением сказал он, когда Оделла вышла из экипажа. — Ее светлость в гостиной.
— В гостиной? — переспросила Оделла.