— Это, по-моему, вам не грозит.
По тону герцога девушка не могла понять, было ли это комплиментом, но не успела задуматься об этом, так как их позвали обедать.
Обед был подан в помещении, называвшемся в доме герцога «малой столовой», очень симпатичной комнате овальной формы, декорированной Робертом Адамом в его любимых тонах, напоминающих зелень листьев, с нишами, в которых стояли мраморные скульптуры, изображающие богов.
— Когда вы сидите здесь, не возникает ли у вас такого ощущения, что вы — один из богов на Олимпе и находитесь здесь в окружении других богов?
— Уж не возвели ли вы меня из рыцаря-крестоносца в сан Аполлона или Зевса?
— Конечно, Аполлона! Помните, как хорош он там, где изображен вместе с конями?!
Герцог рассмеялся.
Когда они оживленно заспорили, были ли лошади у греков так же хороши, как чистокровные английские скакуны, он подумал, что Сэмела находит все новые темы для разговора и ему приходится напрягать свой мозг, чтобы не ударить лицом в грязь и достойно вести диалог и отвечать на ее вопросы.
Он уже узнал, что она не только любит лошадей и верховую езду, но и весьма сведуща в коневодстве.
— Откуда вы почерпнули столько сведений о лошадях лорда Дерби? — спросил он, когда они углубились в эту тему.
— Благодаря папе. Хотя сам он не мог позволить себе держать таких лошадей, он ежедневно читал помимо «Таймс» и спортивную газету.
Бакхерст решил, что, видимо, она также читала отчеты о его выступлениях в парламенте и, должно быть, от корки до корки изучала спортивные газеты, чтобы стать настолько сведущей в областях, в которых он сам был докой.
— Мне сказали, что, пока я спал, вы успели осмотреть конюшни.
— Я не могла удержаться. Мне еще не доводилось видеть таких изумительных лошадей! Я долго беседовала с Рыжим Строптивцем, и, по-моему, он пообещал мне, что больше не будет себя так вести с вами, как в прошлый раз.
— Если вы сделаете его ручным, я буду ужасно раздосадован.
— Не думаю, что это возможно, — серьезно ответила Сэмела, — но если он снова поступит с вами как тогда, у меня… не выдержит сердце.
Герцог заметил, что при этих словах у нее дрогнул голос. Но он решил, что не стоит обращать на это внимание.
Его отнюдь не радовало, что любовь его молодой жены к нему растет день ото дня: он боялся, что, когда он вернется к нормальной жизни, ей тяжело будет привыкнуть к его отлучкам.
«Я не хочу сделать ей больно, — думал он. — Но у меня должна быть своя жизнь, и ей придется примириться с этим».
Когда они пообедали, он физически ощутил ее возбуждение в предвкушении совместной прогулки, и это показалось ему очень трогательным.