— А вы… действительно ничего не имеете против того… что я так любопытна?
— Я с удовольствием рассказываю вам все, что мне известно, — ответил герцог. — Единственное, чего я боюсь, так это огорчить вас, не зная ответа на тот или иной вопрос или ответив неверно.
— Мне очень интересно говорить с человеком, который столько сделал… сам, — серьезно произнесла Магнолия.
Она помедлила, словно подыскивая подходящие слова, и продолжала:
— Папа объехал весь мир, но он интересовался только картинами, а не людьми, и поэтому все, что вы мне рассказываете, и все, что вы делали в своей жизни, сильно отличается от того, что я слышала раньше.
— Мне кажется, вы скоро поймете, — возразил герцог, — что важно жить своей жизнью, а не получать сведения из вторых рук, не важно из чьих — моих или отцовских.
Она воззрилась на него так, словно такой взгляд на жизнь был для нее открытием, а герцог продолжал:
— Вы становитесь самостоятельной женщиной, и все, к чему вы привыкли за ваши восемнадцать лет, осталось позади.
— Когда вы так говорите, мне становится немного страшно, — Магнолия поежилась. — Но мне здесь нравится, и я с нетерпением жду, что еще я увижу завтра, послезавтра и послепослезавтра.
— Вот это правильное отношение к жизни, — одобрил герцог. — Пожалуй, в этом она и заключается.
Магнолия обдумывала услышанное весь день, а вечером, за ужином, внезапно спросила:
— Что чувствует человек, когда попадает в опасное положение?
Герцог на минуту задумался.
— Если вы имеете в виду битву, когда вы стоите лицом к лицу с врагом, то — возбуждение, смешанное со страхом.
— Со страхом! — воскликнула Магнолия. — Мне казалось, мужчинам незнакомо это чувство.
— Любой человек боится быть раненым или убитым, — ответил герцог. — Но солдат приучается контролировать себя и в большинстве случаев умеет заглушить свой страх.
Магнолия подумала немного и произнесла:
— Значит, дисциплина служит для того, чтобы учиться самоконтролю?
— Во всяком случае, для этого тоже.
И словно поняв, о чем она думает, герцог с улыбкой добавил:
— Весьма прискорбно, когда чувства, которые дисциплина призвана обуздать, выходят из-под контроля и становятся достоянием глаз окружающих.
Ему было ясно, что сейчас они оба думают о том, что во время свадьбы он сам плохо контролировал свои; смеясь одними глазами, он заметил:
— По крайней мере я не спрятался под скатерть. Магнолия радостно рассмеялась.
— Это было бы недостойно вас. Нет, вы стояли вытянувшись в струнку, как подобает солдату. А глаза ваши метали молнии, и сердце тоже, я полагаю.
— Вы заставляете меня краснеть, — проворчал герцог.