Через всю комнату он понес ее в темноту к огромной постели, и Каролина закричала от страха, какого еще никогда не испытывала.
— Вейн, Вейн! — взывала она. — Не пугай меня! Я тебя люблю! О, Вейн, пощади меня!
Слова едва слышно слетали с истерзанных губ Каролины, но он, должно быть, все-таки услышал, ибо замер и взглянул на нее: она лежала у него на руках с запрокинутой головой. Разорванная рубашка обнажила ее тело; пеньюар тянулся по полу.
— Прошу тебя, Вейн. Прошу тебя! — вновь прошептала Каролина. Теперь она рыдала, словно испуганное дитя.
Выражение его лица изменилось, и она поняла, что услышана. Резким движением, столь неожиданным, что Каролина закричала от ужаса, лорд Брикон бросил ее на постель. Она беспомощно упала на мягкие подушки. Вслед за тем с невнятным восклицанием он повернулся и вышел из комнаты.
Когда утром пришла Мария, Каролина сидела у бюро и писала. После того, как горничная поставила рядом с ней чашку шоколада, она сказала:
— Возьми это письмо и вели груму немедленно отвезти его в Мандрейк. Не хочу, чтобы миссис Эджмонт узнала от кого-нибудь о моем замужестве раньше, чем я сама сообщу ей об этом.
Мария тяжело вздохнула.
— Ох, миледи, — произнесла она. Каролина с удивлением увидела у нее на глазах слезы.
— Что с тобой, Мария? Что тебя расстроило? — спросила она.
— Да со мной-то ничего, миледи, — ответила горничная. — А расстроилась я из-за вас… из-за вашей милости.
— Почему? Что случилось?
— Да все из-за того, что я сейчас услыхала, — объяснила служанка, вытирая глаза.
— Ну-ка, рассказывай! — велела Каролина.
— Это мне камердинер его милости сказал, — продолжала Мария.
Лицо Каролины, и без того бледное, мгновенно побелело.
— Что-нибудь случилось с его милостью?
— Нет, нет, миледи, ничего не случилось, — воскликнула Мария, — но каково мне было слышать, что его милость только сейчас вернулся. Камердинер рассказал, что поздно ночью он велел подать коня и, должно быть, так всю ночь и проездил. Конюхи говорят, бедное животное до того устало, что им пришлось, чуть ли не на себе затаскивать его в конюшню. Ох, миледи, а я-то думала, что вы так счастливы!
Каролина встала и медленно прошла к окну. После недолгого молчания она сказала холодным, сдержанным тоном, совершенно не соответствующим ее обычной дружелюбной манере:
— Хватит, Мария. Отнеси письмо, как я велела. Если ты мне понадобишься, я позвоню.
В другое время Мария обиделась бы на хозяйку, но в это утро в Каролине было нечто, не допускавшее возражений. Все еще вытирая глаза, Мария вышла, и Каролина вновь осталась одна.