С этими словами он вынул из настенного шкафчика бутылку и поставил ее на столик.
Каролина огляделась и с удивлением отметила, как компактно здесь все размещено. На стенах висели шкафчики, полочки, картины и орнаменты. На узкой кровати горкой возвышались подушки, пол был устлан персидским ковром.
— Как здесь уютно! — воскликнула она.
— Моя повозка не так велика, но она гораздо, гораздо красивее, — откликнулась Зара. — Но вы устали, мадам. Снимите шляпу и устраивайтесь поудобнее.
— Да, с удовольствием, — сказала Каролина. Она подняла руки, развязала ленты шляпы и сняла ее.
Шляпа была большой и довольно громоздкой, как того требовала мода. Хотя Каролина и понимала, что волосы ее, должно быть, растрепаны, но она слишком устала, чтобы беспокоиться о своей внешности. После того, как она бросила шляпу на кровать, и свет фонаря, висевшего над их головами, заблестел в ее глазах, Каролина взглянула на лорда Брикона и по выражению его лица поняла, что только теперь он ясно рассмотрел ее.
Под его взглядом, преисполненным удивления и восхищения, Каролина опустила глаза и почувствовала, что краснеет от столь пристального внимания. Она понятия не имела, как была хороша, сидя под лампой, которая высвечивала золотистые завитки, обрамлявшие ее чистый лоб.
Головка с безупречным овалом лица грациозно сидела на длинной белоснежной шее. Нос — короткий и прямой; полные губы не нуждались в подкрашивании. В чертах ее лица, в грации тела было нечто столь изысканное, что каждый, кто видел Каролину впервые, не мог избавиться от впечатления, будто перед ним пленительная иллюстрация к волшебной сказке.
Но прекраснее всего были ее глаза — большие, полные жизни, смеха и лукавства. Красота Каролины была не торжественно-величавой, а столь трепетно-живой, что никто не мог долго находиться с ней рядом и не откликнуться на ее природную живость и жизнерадостность.
Даже теперь, несмотря на усталость, она не могла скрыть нетерпеливого любопытства, когда обратилась к хозяину повозки:
— Прошу вас, расскажите о вашем зверинце. У вас много животных?
— Порядочно, мадам, — ответил Адам Гримбальди. — Особенно я горжусь своими львами. У меня их три. Старший, Цезарь — ручной, как комнатная собачонка. Я сам его вырастил, и он позволяет мне делать с ним все, что угодно.
Было ясно, что мистер Гримбальди необычайно гордится своим зверинцем и может рассказывать о нем часами, но его прервало появление мальчика с яичницей и беконом, и он принялся угощать гостей. После того, как они поели и выпили по бокалу шампанского, лорд Брикон сказал: