И тут до Трондхайма дошло, что дверь на палубу — вот она, совсем рядом. Теперь ее уже можно открыть, не опасаясь, что придут другие и отберут у него всю воду. Он бросился обратно, вцепился руками в неподатливый рычаг. Рычаг остался неподвижен. Проклятье! Трондхайм уперся ногой в переборку, поглубже вдохнул воздух и откинулся назад, всем телом повиснув на рычаге. Тот заскрипел и нехотя сдвинулся с места. Еще, еще немного…
Внезапно рычаг с легкостью повернулся в нейтральное положение, и Трондхайм, не успев вовремя среагировать, повалился назад, стукнувшись затылком о железную стенку. Даже не почувствовав боли, он вскочил на ноги, распахнул дверь и бросился вверх по грохочущей лестнице. Площадка. Железная дверь. Узкий коридор с трубопроводами. Еще одна дверь, а за ней — лестница наверх. Взлетев по ней, Трондхайм оказался в маленьком помещении с массой распределительных щитов и какой-то непонятной аппаратурой, а также двумя выбитыми окнами и распахнутой дверью, ведущей наружу. Там, за краем узкой штормовой галереи, ограниченной леерными стойками, царила та же плотная белесая мгла. Несколько мгновений Трондхайм стоял на месте и крутил головой, вновь пытаясь сориентироваться и понять, откуда доносится шум вертолета. Наконец он сообразил, что для приема винтокрылых машин пригодно лишь одно место на корабле — кормовая вертолетная площадка. То есть вертолет либо опустился туда, либо завис над самой палубой. Корма находится по левую руку, то есть, надо срочно бежать туда!
Крытая штормовая галерея оказалось довольно длинной — она тянулась вдоль борта метров на пятьдесят и обрывалась лесенкой, ведущей вниз. Отсюда уже был виден ангар — громоздкое сооружение на корме, за которым находилась только вертолетная площадка. Шум вертолета действительно становился все громче и громче. Трондхайм уже взялся за поручень и опустил ногу на следующую ступеньку, как шум вдруг перешел в оглушительный грохот, а вслед за этим из-за ангара сквозь белую дымку мелькнула округлая темная тень, медленно набирающая высоту. Рокот стал постепенно удаляться и утихать, будто проваливаясь в туман.
И тогда шкипер Ивар Трондхайм закричал.
Он кричал долго и протяжно, изливая на молчаливый туман, на холодные волны, на мертвое равнодушное железо свое отчаяние, свою ярость и свою досаду — на проклятых американцев, затащивших его сюда, на Свена Хантера, подло угнавшего «Мориту», на коварно улыбающегося Зигфрида и на не дождавшийся его вертолет. Он проклял и небо, и землю, и воду, и Того, кто это все когда-то создал на погибель ему, Ивару Трондхайму.