— Нет, таких не держим… — ошарашенная хозяйка покачала головой.
— Тогда мы как-нибудь так обойдемся, — разочарованно вздохнула Дашка.
— Дело молодое, — быстро согласилась хозяйка.
— А не боитесь, что постояльцы вас обворуют? — поинтересовался слегка смущенный Синяков.
— Бог с вами! — хозяйка замахала на него руками. — Не было еще такого случая. Я ведь всех подряд не пускаю. В людях, чай, разбираюсь. Двадцатый год уборщицей в морге служу… Да и нечего здесь воровать, окромя койки да пустого шифоньера.
Уходя, она окинула Синякова странным взглядом, не то скептическим, не то сочувствующим, пожелала гостям удачи и не забыла напомнить, что за чересчур испачканные простыни взимается дополнительная мзда.
Спустя несколько минут они убедились, что, кроме указанных хозяйкой предметов меблировки, комплекта далеко не нового постельного белья и рулона туалетной бумаги, из квартиры действительно красть нечего. Даже занавески на окнах отсутствовали, а электрическая лампочка имелась всего одна — в ночнике.
Оба они так притомились, что не евши, не пивши сразу завалились на боковую. Дашка, дорвавшаяся до более или менее приличной постели, естественно, сразу разоблачилась донага.
Лежать в обнимку с абсолютно голой девчонкой, пусть и худой, как щепка, пусть и не вызывавшей у него никаких других чувств, кроме дружеской приязни, было для Синякова не таким уж и легким испытанием. Кроме того, Дашке захотелось, чтобы перед сном он почесал ей спинку, а потом и все остальное.
— Но только посмейте какую-нибудь гадость себе позволить! — не преминула напомнить она.
— Кричать будешь? Соседей позовешь? — поинтересовался Синяков.
— Прокляну… — сонно пробормотала она и тут же отключилась, разомлев от тепла и невинных ласк.
А у Синякова не шел из головы Димка. Где он сейчас? И что делает, о чем думает, чем питается? Так с мыслями о сыне он и задремал…
…Проснулись они одновременно и уже в сумерках. Дашка по привычке стала ластиться к нему, но не как к мужчине, конечно, а как к подружке или, в крайнем случае, к старшему брату. На беду, Синякову перед самым пробуждением приснилось что-то эротическое, и как он ни отодвигался от Дашки, та вскоре напоролась своим нежным пупком на нечто такое, к братским ласкам отнюдь не располагающее.
Пронзительно взвизгнув, девчонка вылетела из постели и, за неимением другой мебели, взгромоздилась на подоконник, сразу став похожей на испуганную обезьянку.
— За что ты так мужчин ненавидишь? — хмуро поинтересовался Синяков.
— Я мужчин люблю, — ответила Дашка. — Я кобелей ненавижу.