Земную жизнь пройдя на две трети. Синяков очутился, как говорится, у разбитого корыта.
Беда Синякова состояла не в том, что он напрочь лишился всех вещественных атрибутов этой жизни, столь же дорогих для людей его круга, как засушенные человеческие головы для каннибалов с островов Фиджи, то есть: квартиры, машины, сбережений, импортного барахла. И даже не в том, что после двадцати лет сравнительно благополучного супружества жена дала ему от ворот поворот. Беда состояла в том, что Синякову стало скучно жить.
Сломался механизм, который сам собой заводился каждое утро и заставлял его умываться, бриться, натягивать штаны, завязывать галстук, бежать куда-то, с кем-то на ходу здороваться, молоть языком, ловчить, конфликтовать, писать, читать, облизываться на шикарных женщин, тешить блуд с женщинами сортом пониже, лебезить перед начальством и рычать на подчиненных. То ли в этом механизме лопнула какая-то пружина, то ли перекосилась шестерня, то ли загустела паршивая отечественная смазка, то ли он вообще выработал свой ресурс до предела.
Теперь Синякову скучно было вставать с постели и приводить в порядок ту гнусную рожу, в которую с течением времени превратилось его довольно-таки пристойное в прошлом лицо. Скучно было разговаривать с людьми, столь же равнодушными к нему, как и он к ним. Скучно разворачивать газету, в которой правда и ложь соотносились в той же пропорции, как мясо и всякие суррогаты в белковой колбасе, ставшей с некоторых пор основным продуктом его питания. Даже лечить больной зуб было скучно.
Как-то незаметно, сам собой пропал интерес к женщинам, ранее, по выражению жены, «гипертрофированный». Конечно, Синяков не стал бы кочевряжиться, если бы какая-нибудь из них сама пришла к нему, без посторонней помощи разделась и молча приняла соответствующую случаю позу, но таких героинь почему-то не находилось. А налаживать отношения со старыми подругами было выше его сил. Заводить новых — тем более.
Мир вокруг него превратился в дремучий лес, под сводами которого открыто шастали хищники разных пород, начиная от тиранозавров с золотыми цепями на шее и кончая шакалами в мышастой форме муниципальной милиции, а под гнилыми пнями таилась всякая мелкая гнусь: крысы-карманники, гадюки-клофелинщицы, каракурты-наркоманы и пауки-попрошайки… Созерцать этот зверинец, слушать его разноголосые вопли, а тем более отвечать на них Синяков просто не мог.
