"Я умираю, я умираю", - повторяла она снова и снова, испытывая ненависть и к произносимым словам, и к собственному страху.
В компьютер, перед которым сидела Молодая Валентина, Джейн теперь передавала только слова - она уже не могла вспомнить, как собрать лицо, которое было ее маской столько столетий. "Теперь я боюсь", - говорила она, хотя не могла вспомнить, была ли Молодой Валентиной та, к кому она обращалась.
Эта часть ее памяти тоже исчезла; только что она была, а теперь стала уже недостижимой.
И вообще, почему она обращается к этому суррогату Эндера? Почему она тихим голосом кричит в ухо Миро, в ухо Питера: "Говорите со мной, говорите со мной, я боюсь!"? Не этих людей ей хотелось бы видеть сейчас. Ей нужен был тот единственный, который снял ее со своего уха. Тот, который отказался от нее и выбрал печальную и усталую женщину, потому что думал, что Новинье он нужен был больше, чем ей, Джейн.
"Не может быть, что сейчас ты нужен ей больше, чем мне! Если ты умрешь - она останется жить. А я умираю потому, что ты отвел от меня взгляд!"
***
Ванму услышала шепот Питера. "Я спала?" - удивилась она.
Ванму приподняла голову и оперлась на руки. Был отлив, и вода уже достигла самой низкой точки. Рядом с ней на песке, скрестив ноги и раскачиваясь взад и вперед, сидел Питер, тихо приговаривая: "Джейн, я слышу тебя. Я говорю с тобой. Это я", - а по щекам у него катились слезы.
И слушая, как нежно он обращается к Джейн, Ванму внезапно поняла две вещи. Она поняла, что Джейн, должно быть, умирает, потому что слова Питера не могли быть ничем, кроме как утешением, а Джейн не нуждалась ни в каком утешении, разве что в час смерти. И еще она поняла другое, даже более ужасное для нее. Глядя на слезы Питера, увидев, что он даже способен плакать, она поняла, что хочет войти в его сердце, как вошла в него Джейн. Нет, быть единственной, чья смерть сможет так опечалить его.
"Когда это случилось? - спрашивала она себя. - Когда впервые я стала желать его любви? Может быть, прямо сейчас, может быть, это просто детское желание обладать тем, чем завладело другое существо - другая женщина? Или любовь постепенно зрела во мне, пока мы вместе проводили дни? Может быть, все его колкости в мой адрес, его покровительственность и даже его тайная боль и скрытый страх каким-то образом внушили мне любовь к нему? Может быть, его пренебрежение ко мне вызвало во мне желание не просто его одобрения, а восхищения и любви? А его скрытая боль заставила меня желать, чтобы он обратился ко мне за утешением?
Почему я так сильно хочу завоевать его любовь? Почему я так жестока к Джейн, этому умирающему чужаку, которого едва знаю, если вообще знаю? Может быть, после стольких лет гордости за свою обособленность я должна была наконец понять, что все еще мечтаю о трогательном юношеском романе? И кроме того, разве могла я выбрать худший объект для своей страсти? Он любит другую, с которой я никогда не смогу сравниться, особенно после ее смерти; он знает, что я невежественна и не пытаюсь развить в себе достоинства, которыми могла бы обладать; да и сам он - далеко не самая милая составляющая человека, который разделил себя на столько частей.