Вахтангу Шалвовичу было совсем неинтересно думать о том, как могли люди этого выбившегося в авторитеты отморозка снять его охрану, как они вообще могли проникнуть в особняк или даже приблизиться к нему на расстояние полета пули…
Боковым зрением он разглядел мирно сидящего в кресле мужчину с высокими залысинами, усатого, похожего на борца былых времен, этакого Ивана Поддубного на пенсионе… Боль мешала быстро стемешить все расклады, но один плюс один он складывать не разучился. И пусть он не знал, на чьей кухне заварилась похлебка, но будущая судьба этого урода с «гайкой» на пальце ему представилась достаточно ясной… Как и его собственная.
И все же… Надежда умирает последней… Вахтанг разлепил губы.
— Нам нужно поговорить… — прохрипел он, слыша, как воздух с сипением выходит из пробитого легкого.
— Уже не нужно, — осклабился Крот. — Клюв в руках моих мальчиков кололся, как сухое полено!
Вахтанг Шалвович облизал пересохшие губы, выдохнул с натугой, стараясь зацепиться за жизнь последним, что оставалось, — страхом.
— Резо не простит… Кострома, Роман-маленький, Жид, Колун, Афиногенчик…
— начал перечислять он имена авторитетов.
— Лишь бы Бог простил, — перебил его из кресла" «Поддубный». Добавил, мельком взглянув на часы:
— Кончал бы ты его, Кротов, болезного. Делишек у твоих ребяток на сегодня — немерено…
Кротов болезненно усмехнулся, одним движением перевернул раненого на спину, словно жука:
— Что, Шарик, не забыл Краслаг? Вот и я не забыл…
Удар тяжелого, обитого железом ботинка в пах был страшен: Вахтангу показалось, что его просто разорвали пополам…
— Это тебе не девчушкам вставлять… — ухмыльнулся Крот. Посмотрел в мутные, полубезумные от боли глаза противника и решил не тянуть больше, опасаясь, что тот провалится в спасительное беспамятство. — Я тебе говорил, что по полу размажу? Вот и не обижайся — Крот слово держит.
Последнее, что увидел в своей жизни Вахтанг Шалвович Шарикошвили, была ребристая, подкованная медными гвоздиками подошва… Она с хрустом впечаталась в лицо, дробя кости…
— Будет, Кротов, будет… — Стоявший лицом к окну Панкратов повернулся.
Голова лежащего превратилась в кровавое месиво, мозги забрызгали весь ковер, а Крот продолжал бить с методичной, непреходящей ненавистью. — Силушку побереги.
— Если б ты знал, Ильич, сколько он мне крови выпил… Каких корешей извел…
— Чему быть, того уж не воротишь, — философично бросил Степан Ильич. — А силу, ее поберечь стоит. Братва готова?
— А то…
— Вот и славно. Пора проехаться по городку Покровску. По-хорошему так, с музычкой.