Это мое обязательство – научить тебя «видеть». Не потому, что я лично хочу сделать так, но потому, что ты был выбран; ты был указан мне мескалито. Однако, мое личное желание заставляет меня научить тебя чувствовать и действовать, как воин. Лично я верю, что быть воином – более подходящее, чем что-либо еще. Поэтому я старался показать тебе эти силы, как маг воспринимает их, потому что только под их устрашающим воздействием можно стать воином. «Видеть», прежде чем быть воином, – это сделает тебя слабым; это даст тебе ложную слабость, желание отступить; твое тело будет разрушаться, потому что ты станешь безразличным. Это мое личное намерение – сделать тебя воином, таким образом ты не сломаешься.
Я слышал, что ты говорил уже много раз, что ты всегда готов умереть. Я не рассматриваю это чувство, как необходимое. Я думаю, что оно является бесполезным потаканием себе. Воин должен быть готов только к битве. Я слышал также, что ты говорил о том, что твои родители поранили твой дух. Я думаю, что дух человека является чем-то, что может быть легко ранено, хотя не теми средствами, которые ты сам называешь ранящими. Я полагаю, что твои родители искалечили тебя тем, что сделали тебя потакающим себе, мягким и предающимся прозябанию.
Дух воина не связывается ни потаканием себе и жалобами, не связывается он победами или поражениями. Дух воина связывается только с борьбой, и каждое усилие – это последняя битва воина на земле. Таким образом, результат имеет очень мало значения для него. В своей последней битве на земле воин позволяет своему духу течь свободно и ясно. И когда он проводит свою битву, зная, что его воля безупречна, воин смеется и смеется.
Я кончил писать и поднял глаза. Дон Хуан пристально смотрел на меня. Он покачал головой из стороны в сторону и улыбнулся.
– Ты действиетльно все записываешь? – спросил он с недоверием. – Хенаро говорил, что он никогда не может быть серьезным с тобой, потому что ты всегда пишешь. Он прав: как может кто-нибудь быть серьезным, если ты всегда пишешь?
Он усмехнулся и я попытался отстоять свою позицию.
– Это не имеет значения, – сказал он. – Если ты когда-либо научишься видеть, то, я полагаю, ты должен делать это твоим собственным путем судьбы.
Он встал и посмотрел на небо. Было около полудня. Он сказал, что еще было время поехать поохотиться в горах.
– На кого мы собираемся охотиться? – спросил я.
– На особое животное, или на оленя, или на кабана, или даже на горного льва.
Он остановился на момент, а затем добавил: «даже на орла».
Я встал и последовал за ним к моей машине. Он сказал, что на этот раз мы собирались только наблюдать и узнать, на каких животных мы должны охотиться. Он собирался сесть в мою машину, когда, казалось, вспомнил что-то. Он улыбнулся и сказал, что путешествие должно быть отложено, пока я не узнаю нечто, без чего наша охота будет невозможна.