– Ты это знаешь наверняка, дон Хуан?
– Очень скоро ты будешь знать это так же точно.
Мое возросшее беспокойство заставило меня делать то, чего я не выносил: начать фокусироваться на себе. Дон Хуан, видя мое раздражение, подлил масла в огонь.
– Очень скоро мы узнаем, кто тебе больше нравится: древние маги или современные.
– Что за удовольствие тебе пугать меня этими странными и зловещими разговорами, – запротестовал я.
Общение с доном Хуаном в течение тринадцати лет, помимо всего прочего, приучило меня рассматривать панику как фактор, обычно сопутствующий скорому возникновению какой-то очень важной ситуации.
Дон Хуан, казалось, колеблется. Я заметил, что он украдкой бросает взгляды на церковь. Он даже казался рассеянным. Когда я заговорил с ним, он, казалось, не услышал моих слов. Я повторил свой вопрос.
– Ты ждешь кого-нибудь?
– Да, сказал он. – Можешь не сомневаться, жду. Ты поймал меня на сканировании окружающего пространства моим энергетическим телом.
– И что ты почувствовал, дон Хуан?
– Мое энергетическое тело чувствует, что все на своих местах. Пьеса начинается вечером. Ты – главный герой. Я характерный актер с маленькой незначительной ролью. Мой выход – в первом акте.
– Что ты имеешь в виду?
Он не ответил мне, улыбнувшись с видом человека, который знает, но не говорит.
– Я готовлю почву, – сказал он, – так сказать, разогревая тебя, втолковывая идею о том, что современные маги извлекли серьезный урок. Они поняли, что только в случае, если они будут полностью отрешенными, они могут получить энергию и стать свободными. Это особый вид отрешенности, который рождается не из страха или праздности, но из уверенности.
Дон Хуан умолк и встал, вытянув руки перед собой в стороны, а затем за спину.
– Сделай то же самое, – посоветовал он мне. – Это снимает скованность, а тебе нужно быть очень собранным перед лицом того, что предстоит тебе вечером.
Он широко улыбнулся.
– Этим вечером к тебе придет или полная отрешенность или абсолютное индульгирование. Это тот выбор, который должен сделать каждый нагваль моей линии.
Он опять сел и сделал глубокий вдох. То, что он сказал, похоже, забрало всю его энергию.
– Я думаю, что способен понять отрешенность и индульгирование, – продолжал он, – потому что знал двух нагвалей: моего бенефактора, нагваля Хулиана, и его учителя, нагваля Элиаса. Я видел различие между ними. Нагваль Элиас был отрешенным до такой степени, что мог отказаться от дара силы. Нагваль Хулиан тоже был отрешенным, но не настолько, чтобы отказаться от такого дара.
– Судя по тому, что ты говоришь, – заметил я, – я мог бы сказать, что сегодня вечером ты готовишь меня к какому-то испытанию. Это правда?